Читать книгу "Кто все расскажет - Чак Паланик"

Акт I, сцена восьмая

Панорамная съёмка длинной каминной полки в будуаре мисс Кэти: шеренга наград и свадебных фотографий. Ещё одна панорама: камера скользит над пристенным столиком в кабинете хозяйки. Тут собрано ещё больше трофеев. И наплывом — новая панорама: длинные застеклённые полки в столовой. Награды так и теснят друг друга, загромождая пространство. В открытых выставочных коробочках, точно в колыбельках, устланных белым атласом, лежат медали на лентах и разные памятные таблички. Полки гнутся под бременем кубков из тусклого серебра с гравировками вроде: «Вручается Кэтрин Кентон за многочисленные заслуги от имени Балтиморского клуба критиков». Позолоченные статуэтки от ассоциации театровладельцев Кливленда. Сильно уменьшенные изображения богов и богинь размером с младенцев. «За выдающийся прижизненный вклад…», «За долгие годы служения…». Взгляд с усилием пробирается сквозь нагромождение безделушек. Почётные степени колледжей. Девятикаратная золотая награда от Актёрского клуба города Финикс. От Печатной гильдии Сиэтла. От Объединённого общества лицедеев-трагиков Мемфиса. От Великого союза почитателей драматургии, г. Мизула. Сияющие, застывшие, молчаливые, словно давно отгремевшие аплодисменты. Последняя панорама завершается в то мгновение, когда на золочёную статую падает грязная тряпка. Камера отъезжает, чтобы показать общим планом, как я вытираю трофей от пыли, тщательно полирую его и ставлю обратно. Потом беру следующий, вытираю, ставлю. И поднимаю третий.

Таким образом, зритель получает обобщённое представление о природе моего бесконечного труда. К тому времени, когда заблестит последний трофей, первые вновь запылятся и потребуют полировки. И я хлопочу, сжимая в руке одноразовую пелёнку в пятнах, изготовленную из самого нежного материала, безукоризненно подходящего для вытирания пыли.

Каждый месяц какой-нибудь клуб или общество приглашает мисс Кэти почтить присутствием одно из своих собраний, а взамен одаривает её посеребрённой урной или гравированной табличкой с надписью: «Женщине года». И в особняке появляется очередной пылесборник. Вообразите, что все комплименты, которые вы получили за свою жизнь, вдруг обрели осязаемую форму, были выбиты на металле или на камне и заполонили ваш дом. Что в комнатах ежедневно растёт гора ваших неисчислимых «Заслуг» и «Талантов», «Достижений» и «Вкладов», благополучно забытых всеми, за исключением вас одного. «Кэтрин Кентон, великой гуманистке…».

Каждая панорама сопровождается дружным закадровым смехом мужчины и женщины. Мисс Кэти и одного из её легендарных партнёров. Это может быть Грегори Пек или Дэн Дюрьи. Звонкие трели в сопровождении басистого гогота. Пока я полирую награды в библиотеке, смех доносится снизу, из будуара. Когда тружусь в столовой — эхо гуляет под сводами кабинета. Смех постоянно звучит за углом или за ближайшей дверью. Однако стоит мне переместиться туда, и комната непременно пустеет. Остаются лишь трофеи, темнеющие со временем. Неудивительно, ведь их делают из тяжёлого, но дешёвого свинца или чугуна, еле прикрытого позолотой. После каждой уборки они становятся всё тусклее, невзрачнее, неопрятнее.

По телевизору в будуаре показывают, как моя мисс Кэти и Роберт Стак едут в открытом экипаже по Центральному парку Нью-Йорка. Вслед за ними тянется гигантская связка белых воздушных шаров. Где-то нежно поют скрипки. Вот музыка уходит в недостижимую высь, и Стак бросается на мисс Кэти. Та разжимает руку; шары летят во все стороны, волоча за собой длинные хвосты белых ниток.

Кое-где на полках опасно балансируют ножницы, предназначенные, судя по их размерам, для Весёлого Зелёного Великана с овощных консервов. Медные лезвия, натёртые до почти драгоценного блеска, кажутся длинными, как ноги мисс Кэти. Одну пару она с огромным трудом подняла во время открытия шестиполосной внутренней автострады Очоаки. Другая пара перерезала красную ленточку на торжестве в честь регионального торгового пассажа «Спринг Уотер». Третья — позолоченная, величиной с ребёнка, участвовала в церемонии открытия супермаркета. Та поработала у моста, возведённого в память Льюиса Г. Редслоупа. Эта — у сборочного завода корпорации «Скайлайн микроцеллулар» в Теннесси.

По телевизору в кухне показывают, как мисс Кэти лежит поверх одеяла рядом с Корнелом Вильде. Вильде бросается на неё, и камера стыдливо обращает очи к потрескивающему камину.

Другие полки забиты символическими ключами, чересчур увесистыми, чтобы держать их в одной руке. Усердно отполированная латунь блестит, словно платина. «От отцов-основателей бизнеса в г. Омаха» и «От торговой палаты г. Топика». Ключи от города Спокан, штат Вашингтон, которые преподнёс мисс Кэти глубокоуважаемый мэр Нельсон Реддинг. Ключи от Джексон-Хоул (Вайоминг) и Джексонвилля (Флорида). От Су-Фолс и Айова-Сити.

По телевизору в столовой показывают, как моя мисс Кэти едет в одном купе с Найджелом Брюсом. Когда тот набрасывается на неё, поезд въезжает в тёмный тоннель.

В кабинете Берт Ланкастер медленно ложится на мисс Кэти под рокот волн океана, ласково набегающих на песчаный пляж. В подсобке тоже стоит телевизор: там Ричард Тодд бросается на неё под оглушительные взрывы фейерверка в честь Дня независимости.

Во всех этих кадрах реальная мисс Кэти отсутствует. Время от времени камера задерживается на какой-нибудь выброшенной газете, показывая мутноватое фото хозяйки особняка: вот Кэтрин Кентон выходит из лимузина, опираясь на руку Уэбстера Карлтона Уэстворда Третьего. Вот они развлекаются в ночном клубе. Полужирные заголовки соединяют их имена в колонках светской хроники, подписанных Шейлой Грэхем или Эльзой Максвелл. А так — особняк пустует.

Моя рука поднимает новый трофей — статуэтку мускулистого героя, маленького и обнажённого, точно дитя, которого так и не родила мисс Кэти. Бережно глажу его лицо, чтобы еле мерцающий тонкий слой позолоты мог сохраниться подольше.

Акт I, сцена девятая

«Самые изощрённые комплименты, — заметил однажды драматург Уильям Инге, — пожалуй, более льстят своим сочинителям, нежели тем, кто их получает».

Очередной флешбэк. Вначале камера движется слишком стремительно, чтобы зритель хоть что-нибудь разобрал. Постепенно муть проясняется. Стрела операторского крана быстро скользит над круглыми столиками, за которыми сидят почётные гости. Все взгляды обращены к далёкой сцене; искры на бриллиантовых ожерельях и отворотах смокингов — это крошечные отражения упавшего луча. Камера движется над необозримыми полями белых скатертей, усеянных серебряными столовыми приборами. Присутствующие вытягивают шеи, стараясь разглядеть человека, который стоит на подиуме. Фокус уходит в глубину кадра, и мы отчётливо видим того, кто вещает у микрофона. Это сенатор Фелпс Рассел Уорнер.

За его спиной на огромном экране вспыхивают чёрно-белые кадры из фильма: Кэтрин Кентон в шёлковом бальном платье с корсетом изображает мисс Людвиг ван Бетховен. Пока её муж (Спенсер Трейси) похрапывает на заднем плане, она склоняется над пергаментным свитком, зажав посиневшими пальцами гусиное перо, и заканчивает партитуру «Лунной сонаты». Взятое крупным планом, во всю стену-экран, лицо горит ослепительным светом. Во всём виноват нитрат серебра, сохраняющийся на неэкспонированных участках плёнки. Глаза полыхают огнём, зубы сверкают белизной.