Читать книгу "Расшифрованная жизнь. Мой геном, моя жизнь - Крейг Вентер"

Надо сказать, я сталкивался со многими видами и формами протеста и даже бунта. Было много случаев дезертирства – и во время службы, и во время отпусков. Бывало, солдаты отказывались идти в бой, особенно к концу войны.

Была еще и такая скрытая и смертоносная форма протеста, как «убийство командира во время боя». Несмотря на мистическое товарищество морских пехотинцев, никогда не покидавших своих погибших однополчан, рядовые морпехи иногда одним выстрелом расправлялись с каким-нибудь безумным лейтенантом, которому важны были только количество убитых врагов и продвижение по службе, но совершенно не имело значения, какой ценой достигается победа и в кого он велел стрелять, – в мирного крестьянина или вьетконговца.

Трое раненых морских пехотинцев в госпитале рассказали мне, как они убили своего командира. Некоторые мины взрываются, когда на них наступаешь, а некоторые – как только жертва делает шаг в сторону и уменьшает давление на мину. Эти трое заметили, что каждую ночь их командир в своей палатке прикладывается к бутылке. Исключительно из чувства самосохранения они подложили под бутылку виски мину. Вечером того же дня командир потянулся за бутылкой и сделал свой последний в жизни глоток.

Тогда все нарушали правила, чтобы справиться с чудовищным стрессом. Неожиданного союзника я нашел в Билле Аткинсоне. Билл работал в отделе медицинской документации, занимался в госпитале вопросами перевода и транспортировки пациентов. Билл многих списывал со службы по состоянию здоровья. До призыва в армию он пахал землю в горах Монтаны, жил в бревенчатой хижине без электричества, с масляной лампой и дровяной печкой, а вместо собаки у него был волк. Однажды я попросил Билла помочь одному крайне антивоенно настроенному капитану – после лечения тот обязан был вернуться в строй. Билл не отказался, а скоро мы с ним разработали целую систему отправки домой солдат, которые были на грани психического срыва или имели, на наш взгляд, веские причины для демобилизации.

В конце шестого месяца моей работы в Дананге руководство ВМС решило отправить во Вьетнам медсестер. Женщины всегда были желанными гостьями. Но, в отличие от армии, где служили молодые, жизнерадостные и жалостливые девушки, ВМС прислали во Вьетнам старших медсестер – закоренелых бюрократок. Медики, пытавшиеся работать как можно лучше в тяжелых условиях, и рядом медсестры, соблюдающие все правила и бюрократические формальности, – это была поистине гремучая смесь! Для меня конфликт между «практиками» и «фанатиками» обострился до предела во время одной ночной смены, когда палаты были переполнены вновь прибывшими ранеными, а нам не хватало людей.

Среди вновь прибывших был один солдат-кореец на аппарате искусственного дыхания, с тяжелым ранением головы, весь разодранный шрапнелью. Рядом лежали два военнопленных: китаец, тяжело раненный, но в сознании, и вьетконговец, также на аппарате искусственного дыхания, которого я обрабатывал с помощью еще одного санитара. Рядом с обоими были охранники, хотя ни тот ни другой никуда убежать не могли. Я как раз собирался оказать помощь бившемуся в агонии корейцу, когда услышал, как недавно прибывшая медсестра приказывала одному из моих санитаров почистить вьетконговцу ногти на руках и ногах. Ему, конечно, не мешало бы хорошенько помыться, ведь в течение нескольких месяцев он жил в землянке. Но сейчас ему это было не нужно, он едва дышал, и кровь из его грудной полости никак не удавалось откачать.

На тот момент я был старшим санитаром и не хотел, чтобы моих людей отвлекали от куда более важной задачи – спасения жизни. Произошла бурная перепалка, и я велел санитару продолжать заниматься плевральной дренажной трубкой, открытым текстом послав медсестру в офицерском звании куда подальше. Рано утром вьетконговец умер. Я закончил смену и пошел к себе спать, но был разбужен военным полицейским, который отвел меня в кабинет командира базы. Мне сказали, что хотя я и считаюсь одним из лучших санитаров, однако не могу вернуться в палату: медсестра подала на меня рапорт о неуважении к вышестоящему должностному лицу и неподчинении прямому приказу. Меня освободили от всех обязанностей и поместили под стражу до вынесения решения о соответствующем наказании.

Спустя два дня ко мне пришел человек с характерной щетиной на лице. Это был доктор Рональд Надель, возглавлявший клинику дерматологических и инфекционных заболеваний. Он искал способного санитара для совместной работы. Надель знал о выдвинутых против меня обвинениях, и это его явно забавляло. Он мне сразу понравился, и я принял его предложение, отчасти из-за моего интереса к этой области медицины и опыта работы с инфекционными заболеваниями, и отчасти из-за представившейся возможности покинуть отделение интенсивной терапии и избежать гауптвахты.

Как только я приступил к работе в клинике, жизнь наладилась. Рон Надель был замечательным наставником, и он любил учить не меньше, чем я – учиться. Вскоре он уже доверял мне самостоятельно оперировать, пока сам занимался другими больными. Он понимал, что при возникновении непредвиденных обстоятельств я не стану что-либо делать, не посоветовавшись с ним или другими коллегами. Каждый день мы принимали по две сотни пациентов, и даже больше. Приходилось иметь дело с самыми разными болезнями, от малярии и инфекционного дерматоза до опухолей и венерических болезней, – во Вьетнаме была практически эпидемия этих заболеваний. Вдоль всего шоссе № 1, начиная от Дананга, стояли лачуги, в которых размещались бордели. Проституция стала подлинной индустрией, в ней трудились целая армия женщин и даже маленькие дети. Причина была проста – разорение крестьян. Есть-то ведь что-то надо! Хижины-бордели были пропитаны смесью кислотного рока, дыма, наркотиков, пива и острого соуса «нхок мам» из подгнившей рыбы.

А еще проститутки собирались в шумных барах с красноречивыми названиями «Давай-давай» или «Киска». Чтобы провести время с девушками в баре, сначала нужно было заказать так называемый «сайгонский чай» – специально подкрашенную воду, но секс после вечеринки оплачивался дополнительно. Сутенеры зазывали, выкрикивая: «Хочешь трах-трах?» или «Хочешь мою сестричку?» Я всегда отвечал «нет». Поработав санитаром, подлечивающим наших ребят после посещения борделей, я не мог заставить себя сказать «да» и был вынужден довольно долго обходиться без секса.

Число несчастных, подхвативших сифилис и гонорею, с каждым днем увеличивалось. Для диагностики сифилиса я просил морпеха спустить штаны, и в перчатках выдавливал гной из ранки на предметное стекло микроскопа. В микроскоп можно было увидеть целую вселенную из микроорганизмов, вызывающих венерические заболевания, прежде всего спиралевидные бактерии Treponema palladium (бледная спирохета). 30 лет спустя, выбирая объекты для декодирования, я поставил спирохету на одно из первых мест, поскольку хорошо знал о вреде, который она нанесла человечеству за всю его историю. У меня есть собственные отношения с этой бактерией – в 2002 году я был удостоен в Германии медали имени Пауля Эрлиха[4], отца современной химиотерапии, который первым предложил эффективный способ лечения сифилиса.