Читать книгу "Артемий Волынский - Игорь Курукин"

Обаятельный и настойчивый полковник был не из тех, кто отступал перед трудностями. Волынский тут же стал просить Макарова о соизволении прибыть в Петербург, куда нужно было вызвать и невесту для объяснения с участием государыни, — в чем и преуспел. Сам же он зимой 1720 года докладывал Петру о своих проблемах (на сей раз не личных, а должностных) на первом русском курорте — Олонецких минеральных водах, а затем подал государю составленный на основе этих бесед «мемориал». Все предложения Волынского были утверждены и вошли в составленную для него инструкцию и обширный именной указ Петра I от 26 октября 1720 года. Эти документы предписывали губернатору заботиться об обороне города и границы, укреплять отношения с соседями и оберегать взаимовыгодную торговлю. Помимо решения этих традиционных задач, царь требовал создать оранжерею и «аптекарский огород»; выращивать из желудей в степи дубовые рощи; готовить на экспорт соленую и маринованную осетрину; заводить кожевенные, «овчарные» и конные заводы с персидскими жеребцами и черкасскими кобылами; купить в Гиляне и разводить в Астрахани померанцевые, лимонные, цитронные, гранатовые и самшитовые деревья, а жителей приучать выращивать виноградную лозу, закупленную в Дербенте и Шемахе.

Сенат внял жалобам губернатора на нехватку персонала — в Астрахань на службу был отправлен 41 офицер; временным управителем стал затребованный Волынским генерал-аудитор Иван Васильевич Кикин. Он прибыл в город в ноябре 1719 года и взял на себя губернаторские хлопоты: проводил перепись населения в «подушный оклад», собирал рекрутов, слал доношения в Сенат. Сам же Артемий Петрович к месту службы не спешил, а пытался поправить свои финансовые дела. Он писал кабинет-секретарю Макарову: «В надежде вашей ко мне милости (здесь и далее в цитате курсив мой. — И. К.) приемлю смелость чрез сие нижайше просить, припоминая ваше милостивое обещание, дабы изволили милостиво внушать о моем разорении и убытках всемилостивейшему государю и государыне царице; а ныне поистине пропадаю с десперации и паки прошу меня не оставить, понеже известна вам моя одинокость и пустота. От горести моей не рад, что и жив, ибо себе ни что иное получил, токмо что от многих вижу злую ненависть и лаю (брань. — И. К.) кроме всякой моей вины».

Тем временем Волынский уладил семейные дела — лично объяснился с невестой в Петербурге, получил ее согласие, был помолвлен — и в октябре 1720 года прибыл в Астрахань. Там губернатор энергично взялся за дело, но рассчитанная на долгую перспективу программа так и осталась до конца невыполненной. Волынский доставил в Петербург «шафранное коренье», и царь повелел посадить его у себя в оранжерее в надежде получить «плод». Но астраханский климат помешал добиться фруктового изобилия, а тамошняя почва оказалась непригодной для доставленной из Азербайджана лозы. Не доходили руки и до благоустройства самого города, тем более что снабжение отдаленного края было из рук вон плохим, «…крепость здешняя во многих местах развалилась и худа вся; в полках здешних, в пяти, ружья только с 2000 фузей с небольшим годных, а прочее никуда не годится; а мундиру как на драгунах, так и на солдатах, кроме одного полку, ни на одном нет, и ходят иные в балахонах, которых не давано лет более десяти, а вычтено у них на мундир с 34 000 рублей, которые в Казани и пропали; а провианту нашел я только 300 четвертей. Итак, всемилостивейшая государыня, одним словом донесть, и знаку того нет, как надлежит быть пограничным крепостям, и, на что ни смотрю, за все видимая беда мне, которой миновать невозможно, ибо ни в три года нельзя привесть в добрый порядок; а куда о чем отсюда написано, ниоткуды никакой резолюции нет, и уже поистине, всемилостивая мать, не знаю, что и делать, понеже вижу, что все останутся в стороне, а мне одному, бедному, ответствовать будет», — жаловался новый губернатор Екатерине в июне 1721 года.

Не будучи человеком «книжным», Артемий Петрович тем не менее обладал свойственным и самому царю даром ярко и образно выражать свои мысли, что выгодно отличает его послания от суховатых и деловых писем его современников. Ту же Екатерину он просил замолвить за него перед Петром слово, «дабы мне повелено было по возвращении моем из Терека быть в будущей зиме ко двору вашего величества, а поистине к тому не так влечет меня собственная нужда, как дела ваши того требуют, ибо надобно везде самому быть, а без того, вижу, ничто не делается; если же впредь ко взысканию, то, чаю, одному мне оставаться будет». Он искал у царицы сочувствия: «Ношу честь паче меры и достоинства моего, однако ж клянусь Богом, что со слезами здесь бедную жизнь мою продолжаю, так что иногда животу моему не рад, понеже, что ни есть здесь, все разорено и опущено, а исправить невозможно, ибо в руках ничего нет; к тому ж наслал на меня Бог таких диких соседей, которых дела и поступки не человеческие, но самые зверские, и рвут у меня во все стороны; я не чаю, чтоб которая подобна губерния делами была здешнему пропастному месту, понеже кроме губернских дел, война здесь непрестанная, а людей у меня зело мало, и те наги и не вооружены. Также в прочих губерниях определены губернаторам в помощь камериры, ронтмейстеры и земские судьи, а у меня никого нет, и во всех делах принужден сам трудиться, так что истинно перо из рук моих не выходит… также здешнего порта флот, и вся коммерция, и при том рыбные и соляные дела, моего ж труда требуют; и тако ежели ваше величество не сотворите надо мною бедным милость, то я поистине или пропаду, или остатнего ума лишен буду; я подпишуся в том на смерть, что не токмо моему такому слабому малолетнему уму, но, кто б какой остроты ни был, один всех управить не может, хотя бы как ни трудился. Однако ж не знаю, как и мне больше того трудиться, понеже и так застал уже достаточным чернецом и богомольцем и такую регулу держу, что из двора никуды не выхожу, кроме канцелярии, да изредка в церковь».

Одновременно расторопный губернатор готовил подарки своей заступнице — он знал, чем ее порадовать: обещал прислать к ее двору «арапа с арапкою и с арапчонкою, понеже арапка беременна, которая, чаю, по дву или по трех неделях родит, того ради боялся послать, чтоб в дороге не повредилась, а когда освободится от бремени и от болезни, немедленно со всем заводом отправим к вашему величеству». В последнем из цитированных писем от 15 августа 1721 года темпераментный «чернец-губернатор признавался, что не мог упустить случая лично изучить достоинства экзотических уроженок жарких стран: «При сем всеподданнейше доношу: арапка вашего величества родила сына, от которого уж не отрекусь, что я ему отец, ибо восприемником ему был, и тако хотя он и мой сын, однако ж не в меня родился, в мать, таков бел, как сажею выпачкан, и зело смешон». Арапку для приличия крестили и выдали замуж за соплеменника: записная книга расходов царицы свидетельствует, что 30 января 1722 года «присланы в дом их величества от Артемья Волынского арап с женою, да калмык с женою; указом ее величества дано арапке Анне Ивановой 10 руб., да калмычке 5 руб».. Дальнейшая судьба чернокожего потомка воеводы Боброка, к сожалению, неизвестна.

Главное внимание царя и губернатора поглощала подготовка предстоящего похода на Восток. Петр в декабре 1720 года пожаловал Волынскому звание генерал-адъютанта и поручил ему координацию всей «персидской» политики на месте. Петр дал ему собственноручное указание отправить в Шемаху офицера «бутто для торговых дел», а на деле — чтобы он «туда или назад едучи сухим путем от Шемахи верно осмотрел пути» и особенно «неудобной» участок возле Терков. Самому губернатору тогда же предписывалось поддерживать контакты с Вахтангом VI, чтобы он «в потребное время был надежен нам», а также «при море зделать крепость» с «зелейным анбаром» (пороховым погребом. — И. К.) и «суды наскоро делать прямые морские и прочее все, что надлежит к тому по малу под рукою готовить, дабы в случае ни за чем остановки не было, однако ж все в великом секрете держать».