Читать книгу "Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура - А. Кошелев"

Только мы перевели дух — с другой стороны, и тоже на бреющем, появляется еще один наш истребитель; с ходу, не набирая высоты, идет на посадку. Глядим, и у него на хвосте японец! Но вместо того чтобы расстрелять беспомощный на земле И-16, самурай открыл огонь по нашей группе и стоявшему рядом пускачу. Не попал — только поджег двумя короткими очередями сухую прошлогоднюю траву — и, не повторяя захода, ушел на восток: должно быть, разглядел приближающийся самолет Савченко и решил не связываться.

Отогнав японцев, капитан зашел на посадку — но подожженная трава уже пылала вовсю, пожар быстро разрастался, охватывая летное поле, так что Савченко пришлось сделать еще один круг, выбирая место в стороне от огня, — и тут то ли дым попал ему в глаза, то ли в последний момент все-таки отказал мотор, но на высоте каких-то пяти метров его самолет вдруг потерял скорость, резко клюнул носом и врезался в землю, опрокинувшись вверх колесами.

Мы еще не добежали до разбившегося истребителя, когда дальше к востоку, километрах в двух от аэродрома, раздался мощный взрыв — там упал другой И-16. Горизонт быстро заволакивало дымом, но мы еще успели разглядеть, как пара японских истребителей кружится и раз за разом пикирует, видимо, к какой-то цели.

Когда мы наконец добрались до самолета Савченко, то уже ничем не могли помочь — удар о землю был так силен, что его выбросило из кабины замертво.

Вскоре выяснилось, что в тот несчастный день мы потеряли еще и командира эскадрильи Николая Черенкова — это его самолет упал и взорвался, не дотянув до аэродрома. А вот Саше Пьянкову повезло — когда после отказа двигателя ему пришлось совершить вынужденную посадку, преследовавшие его два японских истребителя долго охотились за ним на земле — это их мы видели пикирующими у горизонта, — подожгли неисправный И-16, но в самого Сашу, который зигзагами метался по степи, так и не попали.

В общем, после первого же боя у нас в эскадрилье не осталось ни одного исправного самолета. На следующий день, когда из расположения полка прислали грузовые трехтонки, мы погрузили на них вышедшие из строя истребители и отбыли на базу, в Тамцак-Булак. По пути наблюдали уже знакомую картину: над степью, на малой высоте, едва тянет биплан И-15бис, двигатель работает с перебоями, чихая как простуженный больной и оставляя за собой полосу дыма. Кто-то из авиатехников говорит: «Да, на таком моторе далеко не улетишь». Мы переглянулись: похоже, не только в нашей эскадрилье проблемы с матчастью. Тем временем летчик, заметив нас, делает круг со снижением, высматривая место для посадки. Приземлился он удачно, но на пробеге произошел сильный выхлоп несгоревшей бензиновой смеси из глушителя — язык пламени лизнул нижнее крыло, которое сразу же занялось. Хорошо, что мы подоспели вовремя — сбили пламя, спасли машину.

Не успели перекурить — видим, навстречу бегут какие-то люди в форме и с оружием. Красноармейцы, пехота. «Стойте!» — кричу им. Остановились. «Кто старший?» Молчат. «Я спрашиваю, где командир?!» Неохотно показывают назад — там, у горизонта, едва видна легковая «эмка». Подъезжаем — рядом с машиной топчется группа военных. Все молчат, опустив головы. Старший среди них капитан, рядом еще и политрук. «В чем дело? — спрашиваю. — Почему бегут ваши бойцы?» Тут их прорвало: «Бегут от японской авиации. Самураи хозяйничают в воздухе, безнаказанно бомбят наши войска на передовой, даже здесь, в тылу, охотятся за каждой машиной. А вот вас, «соколов», что-то не видать». Я говорю: «От самолета все равно не убежишь». «Вот и растолкуйте бойцам, что делать при налете вражеской авиации», — говорит политрук. «Пойдемте вместе», — предлагаю я. «Нет, нет, — отказывается капитан, — идите сами, поговорите с ними, а мы потом подойдем». Ладно. Возвращаюсь к бойцам, начинаю объяснять, как вести себя при команде «воздух!»; говорю, что главное — не паниковать и, упаси бог, не бежать; рассказываю, как Саша Пьянков уцелел под огнем сразу двух японских истребителей. Вижу, красноармейцы повеселели, вотуже и вопросы стали задавать. Минут через двадцать подъезжают политрук с капитаном. Ну, поблагодарили они меня за «разъяснительную беседу», построили роту и повели на передовую…

Группа советских асов, прибывших на Халхин-Гол вместе с Я. В. Смушкевичем

А мы двинулись в обратную сторону — в расположение своего полка. Пока там меняли неисправные двигатели на истребителях, прошло несколько дней. В начале июня на нашем аэродроме приземлились два самолета — «Дуглас» и СБ. Из «Дугласа» выгрузилась большая группа летчиков — это были лучшие советские асы, командированные в Монголию как только Сталин узнал о неудачном начале боевых действий. А из кабины СБ неловко вылез высокий широкоплечий человек, встал на крыле. Летчики сняли его оттуда, бережно опустили на землю — по его неестественной, валкой походке ясно было, что ноги у него серьезно повреждены. Это был заместитель командующего ВВС Яков Смушкевич.

Сразу же по прибытии опытных летчиков начались интенсивные тренировки в воздухе и учебные бои. И хотя продолжалась учеба недолго — всего два-три дня, — но ее психологический эффект был велик. Прошел первый мандраж, с такой подмогой мы почувствовали себя гораздо увереннее и с каждым днем воевали все лучше и лучше. Больше не было ни массовых отказов техники, ни крупных потерь. Правда, моему звену еще один раз пришлось совершить вынужденную посадку — но лишь потому, что, обходя стороной грозовой фронт, израсходовали все горючее. Помогли нам монгольские цирики — срочно послали конного гонца в штаб, и вскоре оттуда прислали машину с бензином.

Постепенно господство в воздухе переходило к советской авиации. Мы летали на задания ежедневно, с рассвета до вечерних сумерек, — и на разведку, и на прикрытие своих бомбардировщиков, и на перехват японских, и на штурмовку позиций противника: мощное вооружение наших И-16 позволяло наносить наземным войскам серьезные потери; не избегали мы и огненных дуэлей с японскими зенитчиками.

Так мы учились воевать.

Георгий Панкратьев

связист

Мне довелось участвовать в «необъявленной войне» на Халхин-Голе с самых первых дней. Так уж вышло, что о нападении японцев и начале боевых действий я тоже узнал одним из первых.

В феврале 1939 года, по окончании Ленинградского военного училища связи им. Ленсовета, меня, 20-летнего лейтенанта, направили в спецкомандировку в Монголию, под Улан-Батор, на должность начальника радиостанции. Наш батальон обеспечивал связью войска 57-го особого корпуса, находящиеся на территории МНР в соответствии с советско-монгольским договором. Надо сказать, что в этом отношении театр военных действий оказался совершенно не подготовлен. Штаб корпуса, расположенный в Улан-Баторе, имел очень ненадежную телеграфную связь лишь с Тамцак-Булаком, от которого до Халхин-Гола было еще около ста километров. А пользоваться радиосвязью нашим войскам на территории Монголии запрещалось из соображений секретности.