Читать книгу "Smoking kills - Алексей Радов"

— Круто стараемся, нельзя подсобить шибко? — просил ведущий.

— Мы требуем порядка для наших нужд. Что значит едко?

— Я не сектант, не десятник поддельный. Придя в дом, спрашиваю одно лишь, где лежат батоньеры. Что призадумались с крупой бичи, парят яркие голуби, точно выдры, нашедшие в норах грызунов помельче, тем и сыто плавимые недовольным на то светом.

Пошла толкотня, одни вбили у осины пилку, польза от заминки, некоторые стояли вдоль смотря, и по сторонам били топориками для разделки, золотые цветы плели листочкам о наболевшем, спелые девки бежали не свет ни заря на полевку смотреть, забавляясь та носилась по жухлым всходам, опалимых позднем маем. К чему хотят такие далекие от трезвости переселенцы в не диком крае, завитые льном лютики, поверх вытоптанных не до дна останков прошлых возлияний, почти доведших к ней, но смущение от конти, и Страсбург не давал в эфир звонкие голоса про озеро Эйр, где птенцы сами находят твердую поверхность, самые разумные с крыльями. Накладная привела к буйному дому, залитому голубой эмалью, слева от двери маячило искусной рукой море с рельефом Огненной Земли.

Брея на взлете воздушного змея, не смея и проронить монетку рядом с нищими духом, злыми на читающих объявления по найму в утренней прессе, шикарно расставив бедра злая блонда курила условно бонд, сводя в мечтательный пересуд на полдник троллейбуса, повернувшего на слет. Звали к бульварной драке мрачные не московские купеческие каблуки, приветом из трех лет относительного спокойствия снабжая гангстерской хроникой первые полосы, нюхая клей от намертво вженных в обои фотолент с позитивными сенсами, там флажки и рупоры равенства, решающие репой неурядицы со снабжением.

— Заменить крепы на луки, — просил замыкающий у своих, пользуясь, что они там бахнули бочку сельди у согласной активистки провластной партии, когда начиналось.

Глава 17. Начи

Сплетение в обманке легковерия. Становилось жирнее в работающем кафетерии. Факты увлечений и потери невежества, лабильный хлам в симптоматике магических пассов и трагики тог. Миллион причин биться с волнением и порицать фашизм в чистых смотрах мангровых на маневременном каноэ. Взвиться на радение без фарта и карты спутать с билетами в санаторий. Секвенция волн занимала до градуса пойманной за штыв рыбы. Районирования принцип нарушая, сбив с ног не подножкой, а ложкой привлеча наспех. Среди колосьев зерна убранных в снопы шарил волк. Мена вызвала ломовой гром и оторопь.

Проповедник вжал апельсин в стакан чая, пожалев кьянти. Проход на арену был закрыт и толпы стояли, голося о небывалом. Опоздали на весь, и жизнь не была здесь, потворствуя храму пламени на протертых стеклах магазина. Громоздя ящики на подоконник, чуть не побеспокоив фикус, владельцы ждали пожарный контроль, а получили СЭС. Пришлось свернуть торговлю, не зля проверяющих и тормозя в такт их ручкам, рвущим неплотный альбом на части. Они не торопились покидать помещение, вымещая злость и возвеличивая гордость к беспокойству персонала, хамящего втихомолку. Нельзя и пива испить, хотя они трутся у выхода, травя тем. Раздеться до маечки не свезло, а почтить архив фото случилось. Важно где знатно и яд коварных вариантов законных отмазок не скоро цикутил, крутя поверх ненадеванных фетровых широкополых шляп водовороты ездового воздуха, взятого с панорамного кондея.

Разбив осадок от подлости Врежа, наславшего проверку не предупредив, и записав, что стоит ему отдать до кварты, второй на пожар вбил руками в товар. Продать не сведется, а мытарств предстоит несказанно, точно первая красивая гора на фоне сафари на верблюдах. Привстав повыше, чтобы пристав не смотрелся таким англосаксом, он зло вбил в пол ногами всеми и принялся визжать ясной девой подле монумента победителям ига. Лягнув ближнего продавца за хлам на полках, запер в потолке отсвет лампы, квадратом сбившей в конный блицкриг. Горение формировало жесткие скулы, подмогу не пустили, и те били в окна паспортами.

Храня в кассе не больше трети от стоимости ящиков, придется не за три спальных часа лавандить муторскую проверочку, тем горше кричать на своих, понимая, старались.

Гремя досками в поэтичном сарафане, нежно переступая матовыми дытами, красивая следователь била за слабый пол и гремящие перекрытия. Маркируя кровлю зеленым подсветом, они жали хамов, по четыре за шесть ошибок и семьдесят богатырей шипели мятой в заварочном. Мысли струились в открытые лбы, давали на подносах последние слезы детства и родственного контроля за государевым оком. Боком, дабы не на дыбы чтоб побило током, мимо дверцы с электрощелчками, где фото в железистой раме и точно нияма в храме, трезвость бреет культуру в ущерб поставленной осанне. Фантастично сшибив с набекрень портупеи ярморочный гвалт, холодея в пальцах, жалея что молта мало, а водка потеет, меняя на спорти калош с музамани, потребовав остановиться, но те только доски в пол трамбовали.

Играли на нервах сволочно и бесстыже логично. Лачил старинный стол образцовый добытчик, вбив пятками в пол профитранс, точно Ларе. Сено из подвала не пахло наркотиком, но давало блеск и суету при окончании флирта, там еще бочки спирта и шашки пирита, но они закрыли глаза убито.

Сидеть и заниматься торговлей не ряхой, менжеваться за тридцать лет раз в сотый, они похожи на высоких злодеев из Киото, но им мешают лицедеи на скользящих ступенях, дрянные парения на борте номер четыре, что возит руководство проверок за машиной с мусором, оранжевой, сейчас раньше, но загружают до половины, смотря чем кормить, кислые мины встречали на пороге открытия в физике, а здесь просто трезвые в переборе шизика, он сам не хотел давать подчиненным уйти на борщ. Маневры с рожками на луже вина комары свили гнездо, маленькие забавные комарята, прытью снекивают с килограмм, точно на пне обожаемом ложные опята. Ставя на то, что ручка выше колеса, видя по три не без пяти и родив отмазалов на гряде, проповедник молился судьбе, что не позволила слиться с мирской неурядицей, не спиться, и не провести лучше годы во сне, словно вольный хлебороб-витязь или покойный короб русский.

Холеные руки гладили шею утром, венчали за всю Корею, где мнения и спорт национальный превосходят Фудзияму по обхвату по периметру, но зал тих и имеет место одно, что важнее предыдущих толкований, ранение души больно и темно в темя стучит любовью по лопастям тела, увлеченного ее болью, кровью, любимым делом занятого до занятного звонка изнутри, это ты, так смотри, что полет диктует, когда русский не идет, и вообще сердце изнуряюще внятно трубит о победе, а это меняют на попятный, кому не внятно объяснили, и хватит ли сил противостоять свершениями рассудочного красования, или свидание на пастели сменит знание в кровавой постели, не произнести до свидания, когда она хлопает фанерой, не знать четко, она и есть знание, хотя кошка ее смотрелась кротко и форточка позволяет высунуться и плевать, пока никто не видел, моргая на яркое солнце после требухи почему-то жаренной, отнестись к себе влюбленно, а к ней проверенно, что мы не люди на острие пик черных, а на хреновом блюде пришедшие глянуть на меру людей покойных, они без стыпца, им не спится, они ждут примеры, манеры светлячки чисто гудят и бабочки летают, кончая рысь и пожирая мясо новых рогатых, проповедник проклинал Врежа за плохие пистолеты и печать, пока календарь на столе слился в непроходной комнате с той, что не смогла подчас обрести судьбу другую.