Читать книгу "Революция 1917 года и борьба элит вокруг вопроса о сепаратном мире с Германией (1914–1918 гг.) - Федор Селезнев"

Потсдамская встреча имела своим результатом согласие России на постройку немцами ветки от Багдадской железной дороги в Северную Персию. Англичане увидели здесь серьезную угрозу для своих интересов. По сути, Россия поддержала германский проект Багдадской магистрали. В главном вопросе британо-немецкого противоборства Петербург оказался на стороне Берлина. Это дало основание П.Н. Милюкову заявить

с трибуны Государственной думы, что «потсдамское свидание знаменует собой коренной поворот в нашей внешней политике»[147]. Председатель конституционно-демократической фракции сетовал: «мы разочаровали наших друзей и союзников, оставив у них горькое чувство разочарования в возможности нашей дружеской поддержки»[148]. Особое сожаление у лидера кадетов вызывало то, что российские дипломаты «не сговорились с союзниками и друзьями и пожертвовали их интересами»[149].

Это ещё раз показывает, что в реальности ни о каком лавировании между Англией и Германией Милюков не помышлял. Наоборот, сего точки зрения все контакты между Россией и Германией должны были предварительно обговариваться с «друзьями и союзниками», интересы которых подлежали обязательному учету. Сам же Милюков четко осознавал, в чем именно состоят интересы Великобритании. «Англии нужно, чтобы выход багдадской линии в Персидский залив был в её руках», – объяснял он депутатам Государственной думы: «Войдя в одностороннее соглашении, мы затруднили положение Англии, что сейчас же вызвало повышение тона её дипломатии и усложнение предмета спора»[150].

Таким образом, идеологически мотивированная установка на союз с Англией, как и прежде, была для конституционных демократов основным приоритетом. И если линия российского МИДа противоречила позиции Лондона, то кадеты стремились изменить политику отечественных дипломатов в сторону, наиболее способствовавшую укреплению русско-британских связей. Эта тенденция отчетливо проявилась в отношении кадетов к «демаршу Чарыкова».

Поскольку любое изменение границ на Балканах было чревато общеевропейской войной, русское правительство и посол в Константинополе Н.В. Чарыков в 1909–1912 гг. стремились сохранить территориальную целостность Турции. Для этого русская дипломатия упорно конструировала союз балканских государств и Османской империи. В награду Н.В. Чарыков добивался от турок разрешения на проход русских военных судов через проливы Босфор и Дарданеллы.

Осенью 1911 г. Чарыков вручил великому визирю Саид-паше проект русско-турецкого соглашения, согласно которому османское правительство обязывалось не противиться плаванию русских военных судов через проливы. За это правительство России бралось принять меры к установлению добрососедских отношений между Османской империей и балканскими государствами на основе статус-кво. Французское правительство ответило согласием на русский проект, но сослалось на необходимость урегулировать этот вопрос с англичанами. Однако Лондон сорвал реализацию идеи Чарыкова. Британский министр иностранных дел Грэй заявил, что он не против открытия проливов, но только не для одной России. По сути это была форма отказа, поскольку принятие предложения Грэя лишь ухудшало для России существующий режим черноморских проливов[151].

Англичане желали интернационализации Босфора и Дарданелл, что угрожало безопасности черноморского побережья России. Что касается ситуации на Балканах в целом, то в Лондоне были заинтересованы в том, чтобы лишить Австро-Венгрию прямой границы с Османской империей, тем самым перерезав путь Берлин – Багдад и лишив австрийцев выхода к Салоникам. Для этого нужно было нарушить статус-кво на Балканском полуострове, отняв у Турции Македонию. Сделать это могли только балканские государства, напав на Турцию. Следовательно, попытки Чарыкова сблизить славянские страны с Османской империей шли вразрез с британской стратегией.

В этой связи характерно, что кадеты раскритиковали план Чарыкова[152]. Нападкам подверглись обе его части – и идея славяно-турецкого соглашения на базе статус-кво, и стремление открыть для русского военного флота черноморские проливы. При этом Милюков, как отметил Д.Е. Новиков, выступил против самой постановки вопроса о свободном пропуске через проливы русских военных судов, мотивировав это неизбежным сопротивлением Англии и других держав[153].

Лидер кадетов считал, что даже если бы Россия добилась такого международно-признанного права, это не имело бы «особенно большого значения» без наличия территориальных анклавов в районе проливов с укреплениями на них[154]. Таким образом, Милюков отказывался от «синицы в руках» (пропуск русских военных судов через проливы), ради «журавля в небе» (Константинополь). Его оппоненты отвергали и «синицу», и «журавля», предпочитая им уже имеющееся благо: дружественные отношения с Англией. В этой связи «Русские ведомости» накануне Первой балканской войны откровенно писали: «Единственная ставка, из-за которой России мыслимо бы ещё было пускаться в столь азартную игру как внешняя война», «был бы Константинополь», «но стоит вспомнить, что мы в союзе с Англией и станет ясной невозможность даже помыслить о подобном призе»[155].

Отметим, что перед Первой балканской войной линия кадетов по-прежнему не совпадала с курсом российского МИДа. В то время как министр иностранных дел России Сазонов всячески старался сохранить мир на Балканах, «Речь» в сентябре 1912 г. предлагала прекратить опеку Османской империи и предоставить балканским государствам возможность решить свой конфликт с Турцией вооруженным путем[156].