Читать книгу "Зачет по выживаемости - Василий Гриневич"

Карточная авантюра едва не обернулась для Алексея катастрофой. Об учебе он теперь и слышать не хотел, в глазах появился лихорадочный блеск, целыми днями вместо того чтобы заниматься, он разбирал какие-то карточные комбинации, ел торопливо, оставляя после себя грязную посуду, от наших увещеваний он отмахивался рукой и бриться начал через день. Ночами он исчезал из общежития.

В конце концов, все закончилось разговором в кабинете декана. С ним Алексей так и не сыграл. Зато пронес и приклеил под уголком стола «жучок». Нетрудно представить наше разочарование (это мягко сказано), когда выяснилось, что «жучок» не передает из кабинета никакой информации, то есть вообще никакой, даже температуры воздуха. Это остается для меня загадкой и по сегодняшний день. «Жучок» был исправен и работал достаточно надежно, мы успели его испытать. Скорее всего, кабинет был защищен от прослушивания неизвестным нам способом. Горечь поражения отнюдь не скрашивала та мысль, что мы переживаем стандартную для Косморазведки ситуацию, когда заброшенный на неисследованную планету зонд отказывался по непонятным причинам работать.

О чем разговаривал декан с Алексеем неизвестно, но после встречи с ним Алексей навсегда забросил карты (если вы с этим не сталкивались, поясню, что излечить втянувшегося картежника так же тяжело, как втянувшегося наркомана), на неделю исчез из Школы, по-моему, он просто пропил остатки своих выигрышей (подозреваю, что к тому времени фортуна уже отвернулась от него и он стал не столько крупно выигрывать, сколько крупно проигрывать)… Наверное, действительно пропил остатки выигрышей, потому что явился в понедельник на занятия со слегка опухшим лицом и мешками под глазами, но взялся за учебу и через две недели догнал группу.

Следствием всей этой возни вокруг декана стало рождение идеи абсолютно нового направления. Первым ее высказал Юра Заяц. Это была, без преувеличения, идея следующего поколения. Суть ее лежала на поверхности, просто ни у кого не хватило то ли ума, то ли духу ее подобрать.

У декана была секретарь. Звали ее Женевьева. Фамилии, пожалуй, не вспомню. Если вы сейчас представили зеленоглазую красотку с белозубой голливудской улыбкой, должен вас разочаровать. Все женское обаяние ее приходилось на имя и еще голос. Когда вы слышали по телефону: «С вами говорит секретарь декана Женевьева» (с непередаваемыми обертонами), в воображении без особого труда тут же возникали самые разнузданные картины. Встреча с оригиналом оборачивалась для большинства шоком.

Во-первых, ей было около тридцати пяти (против наших семнадцати — восемнадцати на втором курсе). Бледная кожа со следами оспин на висках, бесцветные волосы, такие же бесцветные, неопределенного цвета глаза, низкий лоб, плоская грудь — одним словом, картина малопривлекательная. Говорят, она родилась на Марсе, в возрасте трех лет родители перевезли ее на Землю, но до конца к земному притяжению она так и не приспособилась. Походка ее слегка напоминала утиную, а когда Женевьева куда-то спешила, сходство возрастало до гротеска. Попятно, что мужским вниманием она была не избалована.

На этом и был основан план Юры. Безусловно, через руки Женевьевы проходила поистине бесценнейшая информация. Оставалось только протянуть руку и взять ее. Я имею ввиду Женевьеву. Но если вам кажется, что это так просто — протянуть руку, смею вас уверить, попробуйте, это не каждый сможет. А ситуация между тем складывалась почти как в классике — чем дальше, тем страшней. И начался выбор кандидата…

За окном совсем рассвело. Часы на столике у кровати показывают 6:10. Я перевернулся на бок и включил радио. Передавали блюз в исполнении оркестра под руководством Жана Пейгано. Под такую музыку хорошо танцевать в полутемном баре, зарываясь носом в душистые волосы и обнимая ее все крепче и крепче. Я вздохнул. Сегодня в три часа дня у меня назначена встреча с Женевьевой…

9

Оля умела задавать отнюдь не детские вопросы. Это был у нее настоящий талант или бич? Бывало, как спросит что-нибудь и смотрит на тебя по-детски ясным, невинным взглядом, только в уголках губ подрагивает не то что усмешка — легкая тень усмешки, да в глубине глаз, если присмотреться, видно, как прыгают веселые искорки-чертики. Пока мы с ней гуляли по зоопарку, переходя от клетки к клетке, она молчала, с одинаковой сосредоточенностью изучая как зверей, так и надписи над клетками, от названия животных до запрещающих надписей: «Близко НЕ подходить!», «НЕ кормить!»

В центре зоопарка — площадка молодняка. Время приближалось к двум часам.

— А когда они вырастут, тоже будут жить в клетках? — спросила Оля, рассматривая резвящихся братьев-медвежат на песчаном склоне.

В мою сторону она даже не покосилась.

Я выбрал уклончивое: «Наверное».

— До самой смерти? — Теперь она повернула ко мне свою головку (солнце светит сквозь растрепавшиеся волосы, просвечивает ухо) и смотрит на меня не по-детски серьезными глазами.

Я прочистил горло.

— Откуда я знаю?

Оля молчит, не мигая, смотрит на меня. Такой же взгляд у мамы, когда она пытается уличить меня в невинной лжи.

— Здесь им хорошо, — выдал я первое, что пришло в голову. — Здесь их кормят и поят. Ухаживают, — добавил я после небольшого раздумья.

— Но ведь им, наверное, ужасно скучно: жить вот так в клетке до самой-самой смерти.

Пожимаю плечами.

— Я бы не смогла, — говорит Оля и снова смотрит на меня.

— Они могут помечтать, — отвечаю я и гляжу на часы.14:05.

Оля долго смотрит на меня, очевидно, пытаясь представить, о чем можно помечтать, если всю жизнь провел взаперти, понятия не имея ни о лесах, ни о реках, ни горах, ни о бескрайних степных просторах.

— Хорошо, что ты станешь косморазведчиком, — неожиданно говорит она.

— Почему?

— Не как в клетке, — говорит Оля не совсем понятно. А впрочем, все понятно. Действительно, хоть выглянуть за пределы тесного мирка, в котором тысячи и тысячи лет жило человечество. Ради этого можно многим пожертвовать.

— Это опасная работа, — говорю я. — Можно погибнуть.

В каком-то смысле с Олей говорить легче, чем с мамой или даже с отцом. Можно не притворяться и не следить за каждым словом. С ними я никогда бы не позволил себе этого «можно погибнуть».

Оля кивает, не спеша, задумчиво, как взрослая.

— Я бы тоже убежала, если бы меня держали в клетке, даже если б… — Некоторое время она думает. — А косморазведчики часто гибнут?

— Не чаще, чем звери, которые убегают, — говорю я. «В ста процентах случаев», — добавляю я про себя.

Но Оля не знает этой статистики. Лицо ее озаряется улыбкой.

На часах 14:10.

— Вот что, Оля, у меня тут недалеко назначено свидание с одной тетей. Дамой. Так что я, пожалуй, отправлю тебя домой на такси, а сам…

— Ты ее любишь?

Я поперхнулся.