Читать книгу "Анна Иоанновна - Николай Павленко"

Министры отпустили приглашенных, а сами удалились в палату, куда привели арестованного П. И. Ягужинского. Его спросили, доволен ли он правлением, установленным кондициями, на что он, смутившись, не дал вразумительного ответа. Тогда ему показали письмо, адресованное Анне Иоанновне и изъятое у Сумарокова. Ягужинскому ничего не оставалось, как признать себя автором письма. Тогда по приказанию фельдмаршала В. В. Долгорукого он отдал шпагу и под конвоем сержанта, капрала и 12 рядовых был отведен в темницу. 3 февраля Ягужинского допрашивали, а на следующий день у него после очередного допроса отняли «кавалерию» и при барабанном бое площадные объявили, что он обвиняется в отправке письма, направленного «против блага отечества и ее величества»[39].

Арест Ягужинского относится к самым жестким решительным мерам верховников против своих противников — не помогло даже заступничество канцлера, зятем которого являлся Павел Иванович. Обозначился явный раскол в верхах. Министры, и то не все, выступали сторонниками ограничения самодержавия, остальные вельможи, на стороне которых стояли широкие круги дворянства и гвардейские офицеры, пока открыто не выступали против, но дали понять, что они не будут поддерживать «затейку».

Возникает вопрос, чем не угодны были кондиции собравшимся, почему они не разделяли радость министров, каков был ход мыслей противников новой формы правления. Ответ находим у двух современников, один из которых был активным участником противодействия верховникам, а другой находился вдали от эпицентра событий, губернаторствовал в Казани и пользовался лишь информацией, исходившей от родственника, жившего в Москве. Первым из них был Феофан Прокопович, вторым — А. П. Волынский. Несмотря на различие в их положении, оба они высказывали схожие мысли.

Прокопович полагал, что установление порядков, угодных верховникам, «крайне всему отечеству настоит бедства. Самым им господам нельзя быть долго с собою в согласии, сколько их есть человек, столько явится атаманов междуусобных браней, и Россия возымеет скаредное оное лицо, каковое имела прежде, когда на многие княжения расторженно бедствовала»[40].

Эти же мысли высказывал и Волынский, причем раскрыл их более основательно, выдвинув три довода против верховников. «Слышно здесь, что делается у вас или уже и сделано, чтоб быть у нас республике. Я зело в том сумнителен. Боже сохрани, чтоб не сделалось вместо одного самодержавного государя десяти самовластных и сильных фамилий и так мы, шляхетство, совсем пропадем и принуждены будем горше прежнего идолопоклоничать и милости у всех искать, да еще и сыскать будет трудно, понеже между главными как бы согласно ни было, однако ж впредь конечно у них без разборов не будет, и так один будет миловать, а другие, на того яряся, вредить и губить станут»[41].

Это — основной мотив. За ним следуют менее значительные аргументы: расцветет лесть, причем появится великое множество льстецов, поскольку каждый из них будет льстить одному из многих. Главные будут тем сильнее и влиятельнее, чем больше будут иметь ласкателей; особенную опасность новая форма правления будет представлять во время войны, когда обстановка потребует быстрых и оперативных действий. Исчезнет страх за всякого рода провинность как офицеров, так и штатских, ибо «некоторого присуждения не будет».

О том, что вместо одного монарха «мы увидим в лице каждого члена этого совета тирана, своими притеснениями делавшего нас рабами пуще прежнего», высказывались не только Прокопович и Волынский. Высказывание попало на страницы депеш саксонского посла Лефорта.

В то время как в Москве и за ее пределами горячо обсуждали вопрос о форме правления, карета с Анной Иоанновной и депутацией спешно приближалась к столице под бдительным присмотром Василия Лукича Долгорукого. В распоряжении историков нет сведений, как чувствовала себя императрица и как воспринимала свое пленное состояние, существовал или вызревал у нее план освобождения от кондиций или она полностью отдалась воле судьбы и своих доброжелателей — Левенвольде, Ягужинского, Прокоповича. Сделать выбор она затруднялась еще и потому, что не знала расстановки сил на верхах, не ведала об отношении рядового шляхетства к верховникам, степени их высокомерия, и особенно Долгоруких, один из которых, князь Алексей, вел себя так вызывающе и был настолько высокомерен, что вызвал всеобщую ненависть шляхетства, не обремененного чинами и званиями.

Пребывание Анны Иоанновны в Всехсвятском сопровождалось медленным, но неуклонным расстройством «затейки» верховников. В Всехсвятском произошел ряд примечательных событий: туда прибыли с поздравлениями две сестры Анны Иоанновны и Елизавета Петровна. Хотя они и обменялись любезностями, означавшими настроение двух ветвей дома Романовых жить в мире и согласии, но подлинная теплота между ними отсутствовала. «Мало осталось членов нашего семейства, мы многих потеряли, — обратилась к дочери Петра Великого дочь его сводного брата, — так будем же жить мирно, в полном согласии, и я употреблю все старания не нарушать его». Елизавета Петровна ответила взаимными обязательствами, но тут же пожаловалась на притеснения Долгоруких. «Она, — доносил саксонский посол Лефорт, — не хотела выйти замуж за князя Ивана и за то должна была переносить все неприятности. Ее величество обещала все это исправить»[42].

Гораздо важнее приезда сестер было прибытие в Всехсвятское батальона Преображенского полка и членов Верховного тайного совета и генералитета. Канцлер Головкин пытался возложить на Анну Иоанновну ордена Андрея Первозванного и Александра Невского, но императрица сочла попытку вручить ей ордена от подданных унизительной для себя и ненароком перехватила их из рук канцлера, произнеся: «Ах, правда, я и позабыла его надеть» — и велела это сделать одному из придворных. Эта церемония, внешне, казалось бы, незначительная, публично демонстрировала нарушение императрицей кондиций.

Д. М. Голицын обратился к императрице с приветственной речью, в которой заявил, что прибывшие благодарят «за то, что ты удостоила принять из наших рук корону и возвратиться в отечество, и за то, что ты соизволила принять пункты, которые нашим именем предложили тебе наши депутаты».

Ответную речь Анны Иоанновны изложили в донесениях три дипломата: К. Рондо, Лефорт и Вестфален. Содержание их донесений близко друг к другу, в них различествует лишь последовательность расположения фраз, речевые нюансы. В депеше Лефорта ответ Анны Иоанновны изложен подробнее всего: «Я соблаговолила принять пункты, предложенные вами, уверена будучи в неизменном усердии и верности вашей к государыне и отечеству. Я постараюсь только склониться к тем советам, которые бы доказали, что я ищу лишь блага моего отечества и верноподданных моих, прошу вас помогать мне в том; пусть правосудие будет предметом попечительного внимания вашего и пусть мои верноподданные не терпят никакого угнетения». Однако в депеше Лефорта отсутствует ключевая фраза, обнаруживаемая у К. Рондо и Вестфалена. Рондо вложил в уста императрицы слова: подписанные ею «пункты» она будет «соблюдать всю жизнь», а в депеше Вестфалена эти слова звучали так: «Я их свято хранить буду до конца моей жизни».