Читать книгу "София - Павел Пирлинг"

В Москве успех венецианского посланника был полный. Он получил для своего соотечественника все, что желал сенат. Освобожденный от оков, восстановленный в своем звании, Тревизан получил еще подарок в 70 рублей. Все препятствия исчезли как по магическому слову. Пленник накануне, ставший опять дипломатом, он отправился в июле 1474 года в Золотую Орду с дьяком Дмитрием Лазаревым и с посланником Магомета, возвращавшимся в Сарай.

По русским источникам, Лазарев вернулся в Москву с известием, что Тревизану не удалось устроить предположенного союза. Эти сведения должны были только оправдаться позже, а по тому времени можно было ожидать лучшего.

В самом деле, Тревизан вернулся в Венецию в 1476 году в сопровождении двух татарских посланников: Тамира, отправленного самим Магометом, и Брунахо Батыря, являвшегося со стороны Тамира, любимого военачальника ордынского хана. Эти восточные дипломаты предложили венецианцам быть друзьями их друзей и врагами их врагов. Они выражали готовность немедленно выступить против турок и требовали, по обычаям варваров, подарков драгоценными камнями, платьями и в особенности звонкой монетой. Синь ория при случае умела выказывать свою щедрость. Чтобы предохранить себя от неудач, она охотно расточала подарки. Предложения татар были приняты с радостью. 10 мая 1476 года была вотирована сумма около 2000 дукатов для удовлетворения восточной жадности. Гонец был отправлен предупредить Магомета, что его посланники принесут благоприятный ответ.

Синьория, таким образом, возобновляла свои переговоры с Золотой Ордой, которые ранее едва не потерпели неудачу. В этом случае уж не в Москве более, а в Польше установился центр действий. Король Казимир IV выказывал себя очень благосклонно. Да разве не было естественным предположить, что католический государь будет покровительствовать проектам, направленным против ислама? В середине того же 1476 года Тревизан был призван к возобновлению своего далекого посольства.

Он должен был сопутствовать татарским послам через Польшу и Литву и остановиться потом в Вильно, чтобы сообразить, какие меры нужно принять дальше. Заботясь о том, чтобы не встревожить Казимира, дож Вандрамин предписал своему послу настаивать в особенности на том, чтобы татары не касались ни Польши, ни Литвы и чтобы их дикие полчища пошли к Константинополю другой дорогой.

Предосторожность разумная, но бесполезная. Между тем как Тревизан, верный своим приказам, подготовлял свои проекты в Польше, посланный Казимира старался убедить венецианский сенат отказаться от татарского союза. Этот польский представитель был не кто иной, как Филипп Бонаккорси, более известный под именем Callimachus Experiens, старинный приятель Помпония Лэта, один из корифеев римской академии гуманистов. Сильно скомпрометированный в заговоре 1468 года против папы, бежав из темницы, куда его заключил Павел II, после долгих скитаний по чужим краям, он в конце концов нашел блестящий прием при дворе Казимира IV, доверившего ему воспитание своих детей и возлагавшего на него дипломатические поручения. В 1477 году посланный к Сиксту IV отныне помилованный изгнанник остановился в Венеции, чтобы изложить взгляд своего господина на татарский союз. Последний был нарисован в самых мрачных красках. В три приема указывал красноречивый гуманист его многочисленные неудобства. Трижды давали ему уверения, что татары не преступят польские границы.

Однако же, чтобы не причинять неудовольствия дружественной державы с той удивительной осторожностью, которая его никогда не покидала, венецианский совет согласился отложить дело, и 18 марта 1477 года Тревизан был отозван. Подобные переговоры, возобновленные впоследствии, не привели к практическому результату.

Следы Тревизана исчезают с его отъездом из Польши. Один великий князь Иван продолжал хранить против него глубокое и неизменное неудовольствие. Он не скрыл этого от Контарини, когда судьба привела последнего в Москву. Знаменитый патриций, облеченный доверием своих соотечественников, был послан в Персию в том же году, когда и Паоло Оньибене, но с поручением более важным, к Узун-Гасану. В ту эпоху столь отдаленное путешествие было тяжким испытанием. Амброджио Контарини приготовился к нему, как приготовляются к смерти. Он исповедался, причастился и затем в сопровождении духовника, исполнявшего у него обязанности секретаря, переводчика и двух слуг смело отправился в путь. Ему пришлось испытать и лишения, и страдания, и опасности. Через Германию, Польшу, Малороссию и Татарию наши путешественники прибыли в Каффу, переехали через Черное море на корабле и продолжили свой путь верхом через Мингрелию, Грузию, Армению до Персии, Тавра и далее. Окончив свои переговоры с Узун-Гасаном, Контарини для возвращения в Италию избрал тот же путь. Каково было его затруднение, когда он узнал в Фазисе, теперь Поти, что турки завладели Каффой, некогда цветущей колонией генуэзцев. Предположенный маршрут становился невозможным. Приходилось вернуться назад. Не имея другого исхода, неустрашимый венецианец решился сделать длинный объезд на Москву.

Марк Россо, русский посланник, с которым он встретился в Тавре, сопровождал его. Они вместе переплыли через Каспийское море, пересекли «великую пустыню азиатской Сарматии» и 26 сентября 1476 года счастливо прибыли в Москву через Рязань и Коломну.

В Кремле венецианский посланник был принят если не с почетом, то с уважением, подобающим его сану. Все же с первой аудиенции, когда он рассыпался в благодарностях пред великим князем, последний быстро прервал его и, изменившись лицом, начал горько жаловаться на Тревизана. Несколько дней спустя бояре вернулись к тем же причинам неудовольствия и повторяли те же речи. Контарини не говорит на этот счет более в донесении о своем путешествии, но нам теперь легко догадаться о причине гнева Ивана: поляки возбуждали иногда татар против Москвы и золотом оплачивали их кровавые набеги; великий князь узнал, что Тревизан продолжал в Польше переговоры с Ордой, и это обстоятельство, пробуждая старые подозрения, должно было их сильно подтверждать. Однако же ни светлейшая республика, ни ее представитель, заброшенный в Москву, не пострадали от того подозрения, к тому же малоосновательного со стороны недоверчивого великого князя. Контарини получил все возможные льготы для уплаты дорожных долгов. Он был осыпан подарками и получил аудиенцию у Софии Палеолог, выказавшей себя в высшей степени к нему предупредительной и милостивой. По случаю прощального торжества Иван, более любезный, чем обыкновенно, долго разговаривал со своим гостем, доставляя ему возможность любоваться собольими шубами, крытыми парчой, и довел свою благосклонность даже до того, что избавил его от неприятного обряда. В конце обеда гостю, уже насыщенному яствами и питием, поднесли громадную серебряную чашу с медом. Этикет требовал, чтобы она была опорожнена залпом за здоровье хозяина. Воздержанный итальянец не был способен на этот вакхический подвиг; едва удалось ему выпить четверть этой роковой меры, Иван пощадил его насчет остального и подарил ему чашу.

Благосклонный прием, оказанный Контарини, должен был служить более возвышенной цели и ободрить его соотечественников к путешествиям на Север. Накануне свержения монгольского ига и окончательного земельного объединения Москва чувствовала потребность сблизиться с Западом. Главным образом благодаря иностранцам, созванным отовсюду с большими издержками, луч Возрождения проник в Святую Русь.