Читать книгу "Бунтарь ее величества - Андрей Гончаров"

Наступила пауза, оба собеседника молчали. Они уже подходили к дворцу, когда у Державина вдруг вырвалось:

– И подумать только, что за все свои труды такой человек, как Ломоносов, не имел почти никаких наград! А ведь заслуги перед Отечеством имел огромные. Или взять, скажем, художника Антона Лосенко. Преотличный живописец! А живет, можно сказать, в нищете, от императрицы никаких заказов не получает. А приедет какой-нибудь заморский хлыщ – вот вроде этого, что сейчас перед Брюс хвост распускал, – и будет обласкан и осыпан милостями. Обидно это!

– Что ж, такова участь человека искусства! – вздохнул Сумароков. – Но ты не кручинься, Гаврила Романыч, – глядишь, за сегодняшнюю оду государыня тебя как-нибудь наградит.

– Увидим, – мрачно проговорил Державин.

Глава 8

Новый, 1774 год в Санкт-Петербурге отметили, как никогда, пышно. Устраивались гулянья, театральные представления, немецкая забава – фейерверки, на площади перед Зимним дворцом для простого народа были поставлены бочки, из которых всякому желающему наливали чарку водки. До поздней ночи продолжалось веселье.

Трудно понять, почему с такой пышностью встречала столица Новый год, ведь дела в империи шли не слишком хорошо. Прошедший год был неурожайным, то из одной губернии, то из другой приходили сообщения о голоде. Процветало мздоимство и даже откровенный разбой. Так, следователь Крылов, посланный в Иркутск для расследования злоупотреблений, стал захватывать местных купцов и вымогать у них деньги, а их жен и дочерей склонять к сожительству. Подобных примеров было множество, и никто из мздоимцев не был наказан. А самое тревожное – начались волнения среди казаков. До столицы доходили слухи, что на далекой реке Яик какой-то самозванец сколотил целую армию, казнил множество дворян и едва ли не захватил Оренбург. Однако императрица запретила все разговоры на эту тему.

Три человека, встретившиеся на постоялом дворе в районе Нарвской заставы, в общем веселье не участвовали и на представления не ходили. Вообще эти трое были довольно странной компанией. Двое – высокий господин с черными усами и бородкой, записавшийся в книге как дворянин Игорь Дружинин, и прибывший с ним юноша, которого звали Иван Полушкин, – походили на иностранцев и одеты были богато, по самой последней моде. Третий же, среднего роста крепыш, записанный как однодворец Углов, приехал на постоялый двор в мещанской одежде и только потом переоделся в господское платье, которое висело на нем, как на вешалке. Этот третий совершенно не походил на обитателя салонов и богатых домов – ходил широко, кожа на лице и руках у него была задубелая от ветра, и говорил он громко, как человек, привыкший жить на открытом воздухе.

В новогоднюю ночь эти трое собрались в комнате Дружинина. На столе, как и полагается в праздник, стояло угощение, впрочем, довольно нехитрое, и вино. Прежде чем сесть за стол, три товарища крепко заперли дверь, а затем, для верности, еще и завесили ее одеялом – чтоб уж точно нельзя было из коридора ничего услышать. После этого сели, наконец, за стол и разлили по стаканам напитки. При этом «однодворец Углов» отказался от превосходного французского вина и налил себе водки. Подняв стакан, он провозгласил:

– Ну, друзья, выпьем прежде всего за то, что мы наконец встретились, за то, что можем снова видеть друг друга. С Новым годом!

– С Новым годом! – повторил за ним изящный шевалье де Ружен, подняв бокал вина. – Целиком и полностью поддерживаю твой тост и понимаю твое настроение. Мы-то с Иваном всегда вдвоем, могли обменяться мнениями, а ты там, в своих степях, был совсем один.

– Если бы один! – воскликнул Углов и тут же спросил: – И где у нас селедка? Ты, Иван, вроде говорил, что селедка обещается.

– А вон, ты ее за чугунком не видишь, – ответил Ваня Полушкин. – Давай я тебе подвину.

– Благодарствую. Так вот, если бы я был там один, среди волков и медведей, это еще полбеды. Но я никогда не думал, что мне придется увидеть столько пролитой крови, столько бессмысленной жестокости, как за эти полгода в войске Пугачева. Как прав был Пушкин, когда написал про русский бунт, что он «бессмысленный и беспощадный»!

– Я чувствую, что тебе требуется значительное подкрепление, – сочувственно взглянул на товарища Дружинин. – Давай вторую налью. Ну, теперь выпьем за успех нашего дела.

– Да, давайте за дело, – согласился Углов. – Если бы я там, на Яике, каждую минуту не напоминал себе о своей задаче, я бы, наверное, с ума сошел. За успех!

Все трое выпили по второй, закусили, после чего Углов уже совсем другим, деловым тоном произнес:

– Ну, о деле так о деле. Давай, Игорь, ты у нас самый информированный, с тебя и начнем. Расскажи, что успел узнать при дворе.

– Если все слухи считать информацией, то я действительно самый информированный, – улыбнулся Дружинин. – За последние восемь месяцев я слышал столько сплетен, столько домыслов разного рода – голова кругом идет. Что во всем этом самое существенное? Самое существенное – упорные слухи о заговоре. О нем говорят все и везде – и на приеме у английского посла Гуннинга, и на балу у всесильного князя Потемкина, и в самом дворце. Самая серьезная беседа у меня была с Ваниным знакомым, Степаном Шешковским.

– Это который у Екатерины Тайной экспедицией ведает? – уточнил Углов.

– Он самый. Так вот, этот верховный дознаватель большую часть сил тратит на поиски заговорщиков, которые вознамерились лишить Екатерину трона. И он по секрету сообщил мне, что выполняет приказ самой императрицы: она весьма опасается заговорщиков и приказала Шешковскому искать их неустанно.

– И что, неужели не нашел?

– В том-то и дело, что не нашел. Правда, кое-что ему удалось узнать. Так, он выяснил, что кто-то минувшим летом вел переговоры об участии в заговоре с рядом генералов. Но с кем? Все полководцы – и Румянцев, и Суворов, и другие, менее известные, – это отрицают.

– А кто может поддержать заговорщиков? Разве среди дворян много недовольных?

– Нет, недовольных немного. Поэтому и не удались первые заговоры, возникшие в самом начале царствования Екатерины. Очень показательна в этом смысле история поручика Мировича. Он хотел освободить из Шлиссельбургской крепости содержавшегося там уже двадцать лет, со времен Елизаветы, законного государя Ивана Антоновича. Склонив на свою сторону группу офицеров, Мирович уже стоял на пороге камеры, в которой содержался узник, однако начальник караула остался верен Екатерине и предпочел убить Ивана Антоновича. Заговорщики были схвачены, Мирович казнен. Так что недовольных немного, но они есть, – повторил Дружинин. – Прежде всего их надо искать среди деятелей прежнего царствования, времен Елизаветы. Они ставят в вину Екатерине не только ее немецкое происхождение, но и плохое управление, хищение средств, – в общем, то, что в наше время назвали бы словом «бардак».

– То есть это такие законники?

– Есть законники, а есть и честолюбцы. Те, кто думает: «Почему этой немке удалось, а мне не удастся?» Екатерина подозревает, что все они ставят на наследника.