Читать книгу "Вкус жизни (сборник) - Владимир Гой"

Спасать людей было его призванием, и он весь ему отдавался, борясь за жизнь каждого человека как за свою. Но прозвище в больнице ему дали совсем неподходящее – Пират, за белый платок на голове вместо привычной докторской шапочки.

Когда с пациентом было закончено, он направился к выходу и услышал за собой тихое: «Доктор, подождите». Он повернулся и подошел к больному. Тот попросил, чтобы доктор нагнулся к нему поближе, и что-то тихо произнес.

Еще не одну неделю они возвращали больного к жизни, он то проваливался в небытие, то так же внезапно приходил в себя, требовал к себе своего знакомого доктора и о чем-то с ним подолгу разговаривал. В конце концов болезнь понемногу отступила и дала еще один шанс начать жизнь. В день выписки жена в окружении пятерых счастливых детей приехала в больницу, они забрали своего выздоровевшего кормильца и укатили домой.

Прошел месяц, и коллега поинтересовался у Пирата: «О чем же ты говорил с этим своим подопечным?» – «Да он все время обещал, что вернет мне те деньги, даже, как на смертном одре, признался, что я у него не один такой и он обязательно всем все вернет». – «Ну и что, вернул?» – спросил коллега с любопытством. – «Да пока нет, будем ждать обострения».

Обычай

В экспедицию по изучению уклада жизни и традиций народа Тувы я напросился сам и сейчас с восторгом смотрел в иллюминатор на бесконечную разноцветную тайгу далеко внизу. Самолет сделал два круга над широким полем, разгоняя мирно пасущихся коров и дремавших рядом сторожевых собак, и зашел на посадку. Оправдывая свое название «муха», он, жужжа двумя пропеллерами, юрко пробежал по полю и подрулил к почерневшим от времени деревянным домам, стоящим у края поля. Через пять минут возле него уже собралась вся деревня поглазеть на вновь прилетевших и узнать последние новости с «большой земли». Самолет в этих краях был редким гостем, летом – только два раза в месяц, а зимой – и еще реже.

Мы вытащили свои плотно набитые рюкзаки и здоровенные чемоданы. Нам предстояло провести здесь целый месяц, и каждый из жителей этой деревни мечтал заполучить постояльца, на котором можно было бы немного заработать. Но нам уже заранее было известно, что жить мы будем у тувинца Трофимыча на самом краю деревни.

Он смотрел на нас своими любопытными раскосыми глазами и все время подливал зеленый чай из большого алюминиевого чайника, который паровозом дымил через изогнутый хоботок.

– Мой сын тоже студент будет, далеко, там, в Москве, – говорил хозяин и гордо улыбался.

Вдруг дверь заскрипела, и на пороге появился сосед Трофимыча, мужичок невысокого роста, в общем, как и все тувинцы, с лунообразным лицом и восточной бородкой в несколько волосинок. Он устроился рядом с нами на краю скамейки у стола. Сразу же перед ним была поставлена кружка с необычным для нас зеленым чаем, в который добавляется козье молоко и ложка сливочного масла, а вместо сахара – щепотка соли.

Мы тоже решили попробовать этот непривычный напиток. Мне он пришелся по вкусу, а трое моих сокурсников поморщились, отчего Трофимыч и его сосед вовсю смеялись, сощурив свои и без того узкие глаза. Мне показалось, что они забавляются, угощая впервые прибывших в эти края, и радуются реакции на их местную экзотику. Потом Трофимыч ушел по делам, оставив нас на попечение своего соседа Николая.

И вдруг я вспомнил о копченой колбасе салями и черном хлебе, что мы прихватили из дома, и достал из рюкзака наши «неприкосновенные запасы». Мы сами были уже сыты и хотели побаловать нового знакомого нашими деликатесами. Николай с удовольствием принялся за предложенное угощение.

Минут через двадцать нарезанная колбаса и хлеб исчезли в утробе соседа, я нарезал еще, правда, потоньше, вскоре он съел и это. Потом с колбасой было покончено, и ради интереса я стал нарезать просто хлеб – он съел и хлеб. Наконец сосед поднялся и, еле переставляя ноги, отправился к себе домой. Мы еще долго обсуждали прожорливого мужика.

Устав после дальней дороги, я не мог заснуть и вышел на улицу посмотреть на небо, как вдруг услышал приглушенные стоны из соседской будки-туалета, освещенной желтым светом луны. «Мается, сердечный, плохим стулом, – ехидно подумал я. – Не пошел хлебушек с колбаской». Вскоре оттуда вышел сосед и медленно побрел к дому, но, не дойдя до крыльца шагов пяти, развернулся и снова рванул к туалету. Я стоял на крыльце и наблюдал, как этот бедолага совершает прогулки от туалета до дома и, как привязанный к резинке, снова мчится к будке с сердечком. Как сказал бы бравый солдат Швейк, «наша колбаса в сортире».

Утром мы направились в небольшой чум, покрытый корой какого-то дерева. Там нас ожидал знаток местного фольклора. Мы уселись за импровизированный стол: на полу перед нами поставили кружки для чая, и хозяин начал:

– Первый закон уважения к хозяину запрещает отказываться от предложенного угощения, и ни один тувинец его никогда не нарушает.

Мы переглянулись, от всей души пожалев вчерашнего гостя и нашу колбасу.

Вонь

Трамвай номер три, поворачивая возле клуба «Аврора», противно скрипит рельсами, отчего начинают ныть зубы, как перед кабинетом зубного врача, когда слышишь звук бормашины. Перед самым этим поворотом каждое утро в восемь часов стоит маленькая старушка с котомками, из которых доносятся мяуканье, шипение и возня, отчего эти сумки шевелятся, приводя в недоумение народ на остановке. В некоторые трамваи эту странную пассажирку не пускает контролер потому, что от нее исходит неприятный запах и у нее не очень чистая одежда. Его обычно поддерживают пассажиры, и она терпеливо остается стоять в ожидании другого трамвая.

Я бежал со всех ног, опаздывая на работу, и еле-еле успел вскочить в отходивший трамвай. Женщина-контролер оторвала мне билет и ждала, когда я заплачу ей двадцать сантимов. И вдруг я обнаружил, что забыл свой кошелек на комоде возле зеркала в прихожей. Я стал судорожно рыться по карманам в надежде найти там какую-нибудь завалящую монетку, но, увы, – там были только какие-то бумажки и прочий мусор.

Контролерша сузила глаза и принялась меня просто уничтожать своим пронзительным взглядом. Совсем оробев, я начал оправдываться:

– Вы знаете, я на работу очень торопился, я вообще-то честный.

Вот после этой моей последней фразы весь притихший трамвай недоверчиво, как-то криво заулыбался, не сводя с меня глаз и, как в театре, ожидая развязки этой комедии.

Вдруг откуда-то сбоку появилась иссохшая, сморщенная ладонь, на которой лежали двадцать сантимов, я повернулся и увидел ту бабку с шевелящимися котомками.

– Возьми, сынок, потом отдашь.

– А где же я вас найду?

– На базаре, сынок, на базаре.

Никто уже не смотрел в мою сторону, все теперь разглядывали что-то там за окном. Я взял протянутую монетку и поблагодарил старушку. Контролерша с уважением смотрела на нее, и я теперь почему-то был уверен, что она всегда впустит ее в свой трамвай, независимо от желания пассажиров.