Читать книгу "Краба видная туманность. Призрак - Эрик Шевийяр"

Именно о такой обстановке и мечтал Краб. Он в восторге перебегает из комнаты в комнату. До чего красиво. Без сомнения, самый красивый пожар, на каком ему когда-либо довелось присутствовать. Он возвращается назад, обнаруживая всякий раз все новые и новые красоты, без излишеств и сомнительной роскоши, все новые изобретательные превращения. Да и удобств — тысяча. Ни один незваный гость не осмелится отныне вломиться в его дверь. Попробуйте-ка всучить ему все ваши библии. Не сможет обосноваться здесь впредь и скука, мельчайшие ее безделушки отплясывают свое в пламени. Уют, конечно, оставляет желать лучшего, но Краб над уютом смеется: все эти преимущества и величие стоят свеч — можно немного и обжечься.

30

Крабу никогда не понять, почему, несмотря на свои в два или три раза более длинные ноги, стройное телосложение, никак не желающую кончаться шею, женщины в среднем мельче мужчин. И это только один из примеров. На самом деле Краб в женщинах абсолютно ничего не понимает. Для начала, он не понимает ни единого слова из того, что они говорят. Он бегло говорит на нескольких языках, но свободное владение китайским в общении с китаянками не приносит ему никакой пользы. Не позволяют понять смысл их слов и их жесты. Когда женщина показывает ему на стул, он поднимает от удивления брови, на всякий случай благодарит ее и покидает комнату, унося с собой этот необычный, громоздкий подарок. Когда она указывает ему на свою постель, приходится и вовсе вызывать грузчиков.

Нетрудно догадаться, что отношения Краба с женщинами страдают от этого хронического недопонимания. Вот он и надумал, что было бы весьма разумно нанять переводчика, чтобы тот повсюду следовал за ним и повторял в точности в тех же выражениях все, что они ему говорят, прежде чем, обратившись к женщинам, передать уже им ответ Краба, ибо следует отметить, что и они в равной степени оставались глухи к его словам. При этом вряд ли имеет смысл говорить о взаимном непонимании, ведь взаимность предполагает интимность в отношениях и, более того, наводит на мысль о существовании некоей тесной связи, обмена любовными посланиями, эротического сообщничества, короче, общего бурного прошлого, о котором Краб со своей стороны ничего не помнит.

Имеет ли смысл на это сетовать? Некоторые странные, неоднократно наблюдавшиеся феномены наводят на мысль, что мучительное положение Краба еще более осложнилось бы и стало и вовсе невыносимым, если бы ему удалось превозмочь языковые затруднения. Так, когда в давке ему случается тронуть или просто чуть задеть женщину, происходит небольшой взрыв, сопровождаемый едким дымом, что изумляет их обоих — хотя Краб к этому уже привык. Еще одна озадачивающая и регулярно повторяющаяся реакция: этого мимолетного контакта достаточно, чтобы вызвать короткое замыкание, которое затрагивает все расположенные неподалеку электрические подстанции и способно погрузить во тьму целый город.

И как же, зная все это, осмелится Краб приблизиться к женщинам — зная к тому же, что его слюна, смешавшись с другою, тотчас образует уголь, что его пальцы, сплетясь с другими, более уже не расплетутся, что его дыхание выбеливает волосы, что от его ласк трескается слоновья кожа, а его губы всасывают живой костный мозг?

При этом терпеливый, внимательный, тонкий педагог, прирожденный игрок и рассказчик, Краб стал бы замечательным отцом.

* * *

Сей забывчивый господин, который собирает на лугу дикие цветы, по сути дела отрывает во дворе школы головы маленьким девочкам. Вы узнаете его, это он, конечно же, это Краб; он смутится и не будет знать, куда деться, когда обнаружит свою ошибку, — как он будет выглядеть со своим чересчур толстым букетом в руках без достаточно большой, чтобы его вместить, вазы?

31

Привыкнув — возможно, по естественной склонности — украдкой шарить взглядом под юбками, Краб со все растущим смятением убеждается, до чего больно ранят челюсти на модных леопардовых трусиках.

Поначалу Крабу кажется, что он различает облачко порхающих вокруг нее бабочек — голубых, серых, подчас черных; это — вылезшие под воздействием непреодолимого притяжения ее бедер из орбит глаза, мигающие спутники, подчас, когда их орбиты пересекаются, сталкивающиеся друг с другом, а если их назойливость становится уж совсем нескромной, она сама давит их между большим и указательным пальцами — но тут же на смену приходят другие, пересекают пространство, огибают промежуточные тела и любые препятствия, разрывают кисейные занавески, градом падают из самых высоких окон или выплевываются словно ружейные пули окнами подвальными, пара за парой вырываются от прохожих, голубые, серые, черные, очень блестящие глаза, и Крабу приходится смежить веки, чтобы не дать и его собственным отправиться посмотреть поближе, поскольку эта девушка как раз проходит перед ним на двух своих ногах, соперничество которых под стать соперничеству мисс Норвегии и мисс Финляндии: выбрать между ними не представляется возможным. Вокруг ее запястья трижды обвит тонкий кожаный поводок — как будто для того, чтобы понадежнее перевязать сей изысканный букет зеленоватых вен, — а за другой его конец тянет то туда, то сюда ожиревшая кривоногая собачонка в экземных струпьях; на ее розоватом брюхе топорщатся сосцы, схожие с клапанами, через которые при необходимости можно будет заново поднадуть обиженное богом животное, каковое то сопит, то, будто шумит листва, принюхивается, хлюпает чернявой сплющенной мордой, вся в слюнях и соплях, потом внезапно обнажает в зияющей как омерзительная рана зевоте гнилые десны, неравномерно инкрустированные зубами — с использованием не столько слоновой кости, сколько, коли уж оставаться в Африке, эбенового дерева вкупе с лиловым, жеванным-пережеванным, вплоть до полной потери вкуса, языком; наконец вновь захлопывает с грехом пополам свою глотку и облегчается, не потрудившись даже поднять лапу — если угодно, себе в штаны, — вынуждая тем самым остановиться выгуливающую ее фею. Изумительная возможность. Если он не использует свой шанс, Краб будет кусать себе локти всю оставшуюся жизнь. Ну же, вперед. Он подходит к ней. — У меня мальчик, — напрямик сообщает он, — ну что, заведем малышей?

* * *

На голове у каждой встреченной Крабом красотки есть волос той, которую он страстно желает.

32

Вопрос, собственно, в следующем. Где у Краба больше шансов встретить ту, кого ему так хотелось бы вновь увидеть, — в толпе, заполонившей бульвары, или на пустынной площади, на просторной эспланаде, куда почти никто не ходит? Учитывая, что толпа состоит из великого множества людей и она вполне может попасть в их число, в любом случае гораздо вероятнее, что она окажется среди всех этих тысяч и тысяч, а не там, где почти никто почти никогда не бывает; несомненно, но как ее среди всех этих тысяч и тысяч заметить? — было бы самым настоящим чудом ее углядеть, напасть на нее, именно на нее, среди всех этих тысяч и тысяч, тогда как там, где почти никто почти никогда не бывает, если случится, что она туда придет, Краб не сможет ее проморгать, он наверняка ее увидит; несомненно, но было бы самым настоящим чудом, если бы она туда пришла — почему она, почему именно она, там, где почти никто почти никогда не бывает?

И Краб колеблется в нерешительности между двумя стратегиями, склоняется к одной из них, тут же, одолеваемый сомнениями, от нее отказывается, склоняется к другой, тут же, одолеваемый сомнениями, от нее отказывается, вновь взвешивает их сравнительные преимущества и неудобства; не в состоянии принять решение в заботах о том, чтобы не упустить ни одного шанса, он топчется на месте — и не выйдет из своей комнаты, пока не убедится, что принятый в конце концов план — лучший из всех возможных планов, и с этим невозможно поспорить.