Читать книгу "Предать Путина. Кто "сдаст" его Западу? - Эрик Форд"

Сейчас людей значительно меньше. Приехав, я нахожу лишь четырех жителей. Ольга, 83‑летняя вдова, которая ходит прихрамывая и имеет чрезмерно возбужденного пса по кличке Верный. Она живет в трухлявом дачном доме вдоль главной дороги. Ольга плохо слышит. Ее муж Борис умер в 2004 году. Есть также Тамара – самая молодая жительница села, довольно энергичная женщина для своих 79‑ти лет. Тамара живет с подругой Александрой, как ее здесь зовут, Сашей, в опрятном доме в самом конце заснеженной дороги. Обе женщины – также вдовы. Они имеют двух кур, двух котов и пса. Наконец, есть еще одна – Ольга. Ольге номер два также 83 года, она немощная и не в состоянии принимать гостей. Последний житель села мужского пола умер в 2007 году, незадолго до моего визита.

Эта ситуация типична для всей России, крупнейшей страны мира, где минимум 34 000 деревень с населением 10 или меньше жителей, большинство из которых – старые женщины. «Прошлой зимой наша телевизионная антенна сломалась. В селе не осталось мужчин, которые могли бы ее починить. Мы надеемся, что один из владельцев дачи, который наведывается к селу, починит ее летом», – говорит мне Тамара, когда я посещаю село холодным февральским днем. Она стоит во дворе своего окрашенного в зеленый цвет дома, в красочном платке и валенках, традиционных войлочных сапогах, – как все здешние женщины.

Село расположено в каких-то 25‑ти милях от Латвии и границы с Европейским Союзом и в часе езды на юг от исторического города Пскова с его кремлем и собором на берегу реки.

В деревне 12 домов. Пять из них разваливаются, только в трех живут люди: два из них – летние дачи. Флигели, теплицы и поля заброшенные и тихие. В селе чувствуется мрачный упадок. В заброшенном сарае я нахожу много пустых бутылок из-под дешевой водки.

Единственным регулярным посетителем Слез является социальный работник, который ежедневно доставляет велосипедом женщинам воду из скважины. Есть еще внук, который время от времени приезжает из города. Раз в неделю автобус привозит продукты. Тамара обычно приносит немощной Ольге, той, что не может нормально ходить, молоко и хлеб. «Когда-то нас здесь было больше. Но за последние три года умерло восемь человек. Я похоронила мужа. Трое умерло в прошлом году. Остались только женщины», – говорит Тамара, сжимая яблочную ветку, срезанную во фруктовом саду. «У меня были пчелы, – продолжает она, указывая на кучу заброшенных ульев, похожих на коробки. – У меня были коровы, свиньи и овца. Теперь, поскольку мужчины умерли, я уже не могу этим заниматься».

На самом деле нехватка мужчин в Слезах олицетворяет необыкновенную демографическую проблему России, особенно на севере и западе европейской части страны. Во время моих посещений средняя продолжительность жизни мужчины в России составляла 59 лет – намного ниже, чем в Западной Европе и многих развивающихся странах. Для женщин она составляла 70 лет.

Перепись 2010 года подтверждает уменьшение количества населения. Его совокупное количество составляет 142,9 миллиона, на 1,6 % меньше, чем в 2002 году. 76,7 миллиона женщин и лишь 66,2 миллиона мужчин. В большинстве европейских стран количество населения также сокращается. Но в России сокращение быстрее, чем в ЕС, и оно неравномерно.

…Когда я оставляю Слезы, меня поражает, что женщины кажутся довольными своей скромной жизнью. Они говорят, что их пенсии маленькие, но их хватает. Женщины голосовали за партию Путина «Единая Россия» во время парламентских выборов. Они заявляют, что благодарны Путину за реформы, к которым относится предоставление им ежегодно 1000 рублей в виде дров, хотя Ольга признается, что не вполне уверена, что знает, кто такой Путин. Кажется, что до этих зон изоляции даже наиболее навязчивая вездесущая кремлевская телевизионная пропаганда не может добраться.

Женщины вспоминают советские времена как золотой век: «После войны здесь было так много людей. Каждая семья имела трех или четырех детей. Работать было трудно. Нам приходилось вести посевные работы и собирать урожай вручную. Жить было тяжело. Но постепенно дела улучшились, – говорит Тамара. – Лучше всего было в 70‑х и начале 80‑х. Ни за что не надо было платить. Образование и медицина были бесплатными. И потом все пошло наперекосяк. В какой-то момент все уехали».

Тамара дает мне яблоки из своего сада и показывает нам флигель, в котором она держит кур. Она показывает на сухие и мрачные поля и на разрушающиеся строения. «Остались только мы. Сюда уже никогда не приедут люди, поэтому это село обречено.

Теперь мы тут только сидим и ждем смерти… «» [конец цитаты].

* * *

Позволим себе небольшое отступление. Всех иностранцев, побывавших в России в путинское время, неизменно поражало одно обстоятельство: почему народ этой страны не только терпел невероятные тяготы и унижения, которые уготовила ему власть, но продолжал, несмотря ни на что, поддерживать ее? Вероятно, причины этого надо искать в русской истории и сформировавшейся под ее влиянием психологии русского народа.

Одна русская дама по имени Елена, большой знаток истории своей страны, рассказала автору этих строк в Москве немало интересного. Елена, стройная, подтянутая и очень энергичная шатенка, говорила:

«Вы знаете, чем знаменита улица, по которой мы едем? [Мы проезжали в это время по Большой Никитской улице, – это в самом центре Москвы, недалеко от Кремля.] Во времена Ивана Грозного с левой ее стороны начинались опричные владения [личная гвардия русского царя Ивана Грозного; опричники отличались особой жестокостью], а с правой стороны улицы были земские владения, то есть обычные государственные. На государственной территории вроде бы должны были действовать законы, работать местное самоуправление. Но опричники были грозным предостережением для жителей государственных земель – опричники могли в любой момент вторгнуться в государственные владения и жестоко покарать тех, кто не устраивал власть. Хороша свобода, не правда ли? Хороша свобода, если для того чтобы подавить ее, власти надо было всего лишь улицу перейти.

Мало того, опричники являлись наглядным примером, как живут те, кто преданно служит власти. Здесь, на левой стороне Большой Никитской улицы для опричников готовили всевозможные яства, которые мы сейчас назвали бы деликатесами. Представляет, как в голодные годы правая сторона улицы наблюдала, как объедается левая? Ладно бы, левая сторона улицы добилась жизненных благ трудом, старанием и талантами, это было бы справедливо; но нет – люди, служащие власти, получали блага по произволу самой этой власти.

Разве так воспитывается свобода, разве так воспитываются свободные люди? – горячилась Елена. – Они не кормятся с руки своего хозяина, чтобы в благодарность за это рвать в клочья тех, на кого укажет эта рука. Но люди не могут быть свободными и в том случае, когда им постоянно напоминают, что власть выше их, а они ничтожны перед ней. Так воспитывают только рабов, – надо ли удивляться, что рабство так прочно вошло в русскую душу?

История рабства в России насчитывает много веков, – продолжала Елена. Историк пятнадцатого века сообщает, что «род московитян хитрый и лживый», – из-за этого московитяне очень дешево ценятся на невольничьих рынках Востока. – Один мой приятель, которому я прочла этот отрывок, сказал, что нет большого греха в хитрости и лживости, если с их помощью можно избежать рабства. Он не понимает, – с возмущением говорила Елена, – что лучше умереть с честью, чем жить во лжи: вот вам влияние рабства на нас, – мы готовы хитрить и подличать, лишь бы продолжать свое бесценное существование!..