Читать книгу "Талант марионетки - Надя Дрейк"

Сцена – маленькая часть той громадной машины под названием театр, что бесперебойно работает, прерываясь лишь на редкие часы сна. Но сейчас театр гудит, люди суетятся и бегают, чтобы на свет появилось детище – спектакль. Множество народу трудится над тем, чтобы зрители увидели еще одно чудо. В едином порыве взметается вверх игла швеи и молоток плотника, точно привязанные к невидимым ниточкам, – они дергаются без устали, как заведенные ключом куклы. Никто не может в полной мере представить, как работает этот гигантский механизм и чьей рукой он был запущен, кто дает ему силы, дует на шестеренки, чтобы те вращались, выводит актеров на сцену, вкладывает в их уста слова, а в игру – душу. Все идет само собой, как и должно быть.

Все предопределено заранее, с самого начала, с первого шага через порог театра и до последнего вздоха в нем. Актеры – лишь фигуры на шахматной доске, которыми правит рок театра. Они не простые пешки – нет, их ходы интереснее и замысловатее, и если некоторых жестокая игра сметает с доски, то другим суждено дойти до победного конца с гордо поднятой головой. Эти фигуры ценятся особо, их связывают с театром крепкие узы настоящей любви и разрушающей, сжигающей страсти, которой полны их души. Он заставляет их играть, как никогда прежде, пробуждает самые глубокие и потаенные чувства, выливающиеся на сцену в порыве экстатической одержимости. В тишине гримерной, отраженные от пустых сцен, их немые молитвы достигают самого сердца театра.

Я знаю, ты слышишь меня. Ты ведь никогда меня не оставишь? Не отпускай меня, возьми за руку и веди вперед, я так нуждаюсь в тебе! Освети мой путь, дай мне сил справиться… Ты веришь в меня и поверил еще тогда, когда остальные отвернулись. Здесь и сейчас я все сделаю для тебя. Я принадлежу тебе…

Нестройный гул голосов наполняет театр от подвалов до верхних галерей. Каждый из них будет услышан, желают их обладатели того или нет. Здесь нет тайн и секретов, как нет их и у шахматных фигур, – гроссмейстер знает любой изгиб, любую шероховатость каждой. Одна из них запуталась, потерялась, она больше не знает, что делает на доске, ей хочется бежать, но она только больше запутывается в связывающих ее нитках, как попавшая в паутину муха. Последний рывок – и будет решено, спасется она или погибнет во всепоглощающем театральном механизме. Одинокая фигура бредет по отвесному карнизу над сценой, кажущейся неправдоподобно маленькой с такой высоты. Она потерялась, заплутала и вот-вот оступится, запутается в своих нитях.

Отпусти меня, пожалуйста, отпусти! – слышны ее мольбы, но она знает лучше других, что отсюда не выбраться. На этот раз дернулась правильная ниточка, поставила ее на ноги, вернула в игру. Она свободна, но знает, что это лишь на время. Может быть, в следующий раз нить оборвется, и она полетит вниз.

Но вот шестеренки закрутились вновь, на верхних галереях зашуршали тросы, декорации ожили, фигуры на шахматной доске замерли в ожидании, когда властная рука поведет их в бой. Еще секунда и оркестр грянет вступительную мелодию, а робкий луч бледного софита коснется края сцены.

И занавес расступится.

* * *

Когда занавес опустился, в зале повисла гробовая тишина. Воздух застыл, как перед грозой, а потом взорвался громом аплодисментов, от которых звенело в ушах и раскачивались хрустальные подвески на люстре. В едином порыве поднялся партер, шурша шелком платьев, за ним подтянулись ложи и балкон, и крики «браво!» с задних рядов тонули в этом шуме.

– Элен, Элен, вы только посмотрите! – кричала одна дама средних лет другой, наклонившись к самому ее уху. – Ну разве тут можно узнать Летурнье?

– Воистину, моя дорогая Ольга, он на себя не похож! Можете ли вы поверить, что на самом деле он намного моложе? А как убедителен в роли Цезаря!..

Обе женщины оживленно жестикулировали и говорили на смеси русского и французского, едва ли понятной посторонним. Впрочем, посторонних в их ложе и не было. Та, что именовала себя Ольгой Долгоруковой, графиней, бежавшей из Петрограда в восемнадцатом году, поднесла к глазам театральный бинокль на длинной ручке и не отводила взгляда от Этьена Летурнье, пока занавес окончательно не скрыл его от зала.

– Ах! – вздохнула она. Ее пышная грудь поднималась и опускалась от тяжелого дыхания, и красное, расшитое стеклярусом платье колыхалось при каждом вздохе.

– Знаете, в Петрограде я намного реже бывала в театре, все же в Париже совершенно особенная атмосфера, – призналась Элен, крупная женщина неопределенного возраста с короткими напомаженными волосами, уложенными волной. – Такая свобода, такое новаторство!

– Вы ведь знаете, что я знакома с мсье Мишо?

Ольга поправляла меховую накидку и не торопилась покидать ложи. Покончив с ней, она достала помаду под цвет платья и принялась подкрашивать губы, пока они не приняли цвет наливного яблока.

– Мсье Мишо? – равнодушно переспросила Элен и одним движением обернула боа вокруг шеи. Даже если она понятия не имела, кто этот достойный господин, то не хотела показывать этого своей приятельнице.

– Конечно. Он работает в финансовой дирекции и очень рад иметь в друзьях представителей русской аристократии. Он сегодня пригласил меня на фуршет по случаю закрытия «Цезаря и Клеопатры»… Но я еще раздумываю, стоит ли идти. Я так устала!

– Но ведь он, должно быть, ждет вас и хочет увидеть. Вы должны туда отправиться! – настаивала Элен, чьи глаза горели под стать камням в ее серьгах. – А вдруг с вами захочет познакомиться кто-нибудь еще? Мсье Летурнье, например?

– Вы правы, Элен, мне не следует пренебрегать своими обязанностями. Знали бы вы, как это утомительно – вращаться в свете!

– Конечно же, я знаю, – закатила глаза Элен, которую последние пять лет называли Еленой Румянцевой. Она, конечно же, тоже была графиней и тоже спасалась от революции. – Как тогда, в Петрограде! Помните ли вы?..

Дамы неспешно собрали свои вещи, спрятали бинокли и, вооружившись веерами, как воины вооружаются щитами и пиками, вышли в фойе.

Яркий свет электрических ламп отражался в зеркалах и заливал зал, полный гостей. Большинство зрителей уже давно покинули театр, но среди оставшихся можно было встретить таких людей, как мсье Клементель, министр финансов, или мсье Робино, управляющий Банком Франции и главный покровитель Театра Семи Муз. Сюда явились все меценаты и ценители искусства, выказывавшие театру свое расположение. Театр же, в свою очередь, отблагодарил их не только ошеломляющим закрытием «Цезаря и Клеопатры», которое превзошло даже премьеру, но и роскошным фуршетом, устроенным в фойе на втором этаже. Вдоль зеркальных стен были расставлены длинные столы с закусками, фруктами и канапе; скульптуры из цветного льда и гирлянды цветов украшали зал, а шампанское от «Лоран-Перье» и «Госсе» текло рекой. Молодые официанты едва успевали лавировать между неторопливо перемещающимися парами и группками, разнося подносы с напитками. Бокалы исчезали мгновенно, гости веселели, и их смех звучал все громче.

Графиня Ольга подхватила фужер с розовым шампанским, залпом осушила его и вернула на поднос, пока официант еще не успел убежать.