Читать книгу "Суверенитет духа - Олег Матвейчев"

В конце концов, что такое свобода, если не демонстрация независимости духа от тела и возможность при необходимости этим телом пожертвовать? Так кто же властвует и достоин властвовать? Ответ таков: самый брутальный, тот, кто готов рисковать, кто готов играть на самую большую ставку в игре, кто играет со смертью. Он, играющий со смертью, неуязвим, потому что его невозможно напугать. Считается, что нет ничего страшнее смерти, но ее-то он и не боится.

Кто становится рабом? Тот, кто говорит «я — пас», тот, кто не готов поднять ставку до уровня игры на жизнь, кто считает, что жизнь дороже, чем та или иная вещь, за которую идет спор, или то или иное убеждение. Проигрывает тот, кто в конце концов считает, что жизнь дороже воли, самости, той или иной собственной амбиции. Кто считает, что лучше уступить, не стоит убеждение или вещь того, чтобы за нее так рисковать. Тот, кто не готов заплатить жизнью за свободу, тот ее и не достоин, а значит, он пользуется свободой ровно до первого господина и в тех границах, которые господин ему отведет. Или уж пусть сам становится господином, или гибнет.

В своей первой серьезной работе «Феноменологии духа» (и конечно, в других работах) Гегель специально посвящает целый раздел диалектике взаимоотношений господина и раба, ибо все, что описано выше, это только слишком абстрактный взгляд на проблему. Давайте и мы проследим все хитросплетения отношений во всех подробностях.

1. Итак, некий свободный встречается с другим свободным. Уже это удвоение отрицает мою свободу, потому что на самом деле если хочешь уничтожить вещь — удвой ее, утрой, умножь, и она потеряется, перестанет быть уникальной, личностной, оригинальной. Поэтому тот, кто противостоит мне, должен признать мою свободу, я хочу быть признанным в качестве свободного. Но вот в чем шутка: точно такие же «чувства» испытывает и противоположный мне свободный. Чтобы доказать свою свободу, каждый хочет снять свободу другого. Это способ и убрать соперника, и проверить на прочность себя, удостовериться в себе, доказать, что свобода не призрак, раз она может разделаться с иной свободой. Вот вам и поединок. Двигаемся дальше.

2. Ну, вот ты решил рискнуть жизнью, пошел на смерть за свою свободу и ты… убит. Поэтому твоя свобода кончилась, не успев начаться. Рабом ты не стал, но и свободным тоже, ибо трудно назвать свободным коченеющий труп. Это открывает нам, что само по себе бестолковое и бесшабашное поведение, связанное с риском для жизни, не есть еще проявление свободы. Эдак можно всех самоубийц записывать в герои. Но герой и самоубийца, очевидно, разные люди. Даже полностью противоположные, ибо самоубийство часто как раз трусость. Герой идет на риск там, где есть шанс на выживание и победу, самоубийца, наоборот, не оставляет выживанию шанса, отдается на волю случая, судьбы, снимает с себя ответственность, бежит от невыносимости тяжелой ситуации. «В этой жизни помереть нетрудно, сделать жизнь значительно трудней», — как сказал поэт… Как от великого до смешного один шаг, так и от трусости до мужества расстояние не больше. Они могут быть очень похожи внешне, но бесконечно далеки по сути. Но идем дальше.

3. Теперь рассмотрим вариант, когда ты рискуешь жизнью за свободу, так же рискует другой, но на этот раз везет тебе, и ты убиваешь соперника. С чем же ты остаешься? Ты ничего не доказал, потому что твой визави умер свободно, как герой, и получается, что ты убил героя. К тому же твоя свобода осталась не подтверждена и не признана. Ее некому признавать. То есть все вернулось к тому, с чего начиналось, только на новом этапе. Поэтому поединок, который заканчивается убийством, — не цель. Важно понять, насколько две суверенные воли готовы постоять за себя и пойти до конца.

Коли такое удалось продемонстрировать, убийство и не нужно. Наоборот, возникает момент взаимного признания. Стороны с уважением расходятся, и каждый остается при своей территории. Они могут заключать договора чести, дарить друг другу подарки, идти на демонстративные уступки, показывая уважение а заодно и власть над вещами, давая понять, что не в той или иной амбиции было дело, а в самом принципе. Вежливым считается отвечать на уступку уступкой и на подарок подарком. Так не возникает зависимости. Тот, кто не может отдариться, должен идти и воевать, чтобы забрать себе то, что принадлежало убитым. Поэтому поединки смертельные, хоть они и не самоцель, будут возникать, пока есть на Земле суверены духа.

4. Совсем иное дело, когда из двух вступивших в поединок кто-то, в конце концов, покоряется, то есть демонстрирует, что может идти только до определенного предела, не готов за себя постоять. Один идет на смерть до конца, до упора, другой испытывает страх смерти, говорит себе, что он не самоубийца, что смертью лично себе свободу не купишь и… сдается. На милость победителя. Итак, возникли господин и раб. Отныне раб не имеет собственных цели и ценностей, он всецело принадлежит воле господина.

5. Но на что можно употребить раба? Воевать вместо себя не пошлешь, ведь он потому и стал рабом, что дорожил жизнью, трусил. Следовательно, первый же попавшийся господин просто заберет его себе, а раб с радостью сбежит. Нет, воевать и рисковать жизнью дальше остается делом господина. Раб же занимается обеспечением жизнедеятельности господина. Он холит лошадей, носит и делает оружие, растит хлеб и доит коз, трудится, обрабатывает сырой материал природы. Весь продукт его труда полностью принадлежит господину. Господин сам решает, сколько оставить рабу, это его право. Как правило, остается столько, сколько нужно для воспроизводства жизни раба и поддержания его здоровья. Остальное потребляется господином.

6. Дело господина — война, риск жизнью, защита уже имеющихся рабов от других господ, покровительство рабам, суд над ними, разбор их проблем, а также завоевание новых рабов. В промежутках между всем этим — потребление произведенного продукта труда рабов. Поэтому только господам, а не рабам, разрешается носить оружие, только господам, а не рабам, разрешается служить (до какой степени падения надо дойти, чтобы от права воевать, которое принадлежит только господам, люди отказываются — «косят» от армии!).

7. Раб, как мы видели, создается страхом. Но страх содрогает личность и приводит в движение дух, а движение духа — начало мудрости. Тот, кто заглянул в Ничто, способен сопоставить Ничто и Сущее, положить их на разные чаши весов, а значит, задать вопрос: «Почему вообще есть Сущее, а не Ничто, ведь могло бы ничего не быть, ведь Ничто легче и проще?». Тот, кто задал этот вопрос о «почему», об основании сущего, получает выход к сущему-в-целом, объемлет его. Отвечая на этот вопрос, он получает мировоззрение. Причем мировоззрение, непоколебимое никакими событиями внутри сущего, ведь вопрос о сущем-в-целом так глубок, что охватывает и будущее, и бывшее, и величайшее, и мельчайшее. Мировоззрения могут быть различны, но все они универсальны, применимы ко всему, объясняют все.

8. Далее, раб трудится, то есть формирует материю природы. Каждая природная вещь имеет две стороны: с одной стороны, она нечто самостоятельное, с другой стороны, дух может, приложив усилия, сделать ее тем, чем хочет. Раб сталкивается с самостоятельностью вещи, перерабатывает ее, а господин сталкивается уже с несамостоятельной стороной вещи, он преимущественно потребляет. Переработка вещи отсрочивает потребление, раб научается терпеть отсрочку между желанием и удовлетворением. Кроме того, постоянно подчиняя себя воле господина, он научается господствовать над своими вожделениями и желаниями, он копирует господина, интериоризует его. Постепенно раб сам становится господином, пока еще только господином себя.