Читать книгу "Суверенитет духа - Олег Матвейчев"

Из этого следует очень важный вывод: то, что случилось с нами в конце XX века, — это то, что еще случится с Европой в будущем!

Более того, уже при Сталине начался серьезный отказ от модернистской логики на основе «возврата к прошлому» и использования его ресурсов. В сталинском проекте коммунистического общества просматривается монашеский, монастырский, православный жизненный уклад. Собственно ему-то мы и обязаны своими победами.

Прорыв в космос также был осуществлен на почве идей русского космизма. Гагарин наследовал Королеву, тот — Циолковскому, а тот был поклонником русского философа Н. Федорова, уважаемого Ф. Достоевским. Но эта линия задохнулась после Хрущева, когда мы окончательно перешли на западные рельсы, когда присягнули «обществу потребления» и когда западная мысль только дошла до постмодернизма.

С нашей стороны глупо сейчас подражать Европе, поскольку она-то как раз двигалась и двигается по пути Советского Союза, только медленнее. Всем известно, что в Европе последние 30 лет «социализм и застой», и всем известно, что Россия за 1990-е годы, после форсированной индустриализации начала века, прошла столь же форсированную постиндустриализацию.

Некоторые политики пытаются заставить Россию вновь индустриализироваться и модернизироваться. Подражать себе прежней или Европе прежней. Но нельзя дважды войти в одну и ту же реку, надо создавать что-то совершенно оригинальное. Причем, за нас это никто не сделает. Европа нам не помощник, она доживает свой социалистический век, свой застой, ей еще предстоят наш упадок и наш «беспредел девяностых». У европейцев масса своих проблем, а мы находимся в авангарде истории и должны сами думать, что делать дальше. Проект «Петр Великий — перезагрузка» сейчас для нас невозможен потому, что нам нечему подражать в Европе, чему мы еще не подражали, у нее нет новой миссии, нет даже упаднической миссии на манер марксизма.

Поскольку у нас самый большой опыт постиндустриализации, вплоть до полного разрушения индустрии, то никто, кроме нас, не заглянул дальше — за границы постмодернизма. А раз так, то нам и предстоит придумать новый «изм», тот, что придет после постмодернизма, тот, что станет будущей европейской и мировой модой. Можно, конечно, остановиться и ждать, пока Европа придет к концу и сама придумает «новое начало», новую миссию, а потом опять подражать ей… Но на этом пути ожидания можно и не дождаться…

Вопрос о будущей миссии — отдельный. Сейчас Россия находится, конечно, не в положении Петра Великого, а в положении, когда его проект был исчерпан. Если уже для Пушкина была очевидна смерть Европы (на 50 лет раньше Ницше и почти на 100 лет раньше Шпенглера), то сейчас, чтобы учуять ее трупный запах, не надо быть гением. Европа прошла «точку невозврата», ее уже ничто не спасет от реконкисты, она лишена воли к сопротивлению, ее культура не превосходит соседние, а наоборот, является самой отсталой. Европа консервирует «демократическую риторику и либеральные ценности» 200-летней давности, настаивает на том, что уже давно не работают ни практика ни теория. Европа утратила духовное лидерство, ее презирают, ей никто не хочет подражать, никто не хочет в нее вливаться, ассимилироваться.

Сейчас надо быть конченым некрофилом, чтобы делать «европейский выбор» по примеру Грузии и Украины. Это имело для них смысл 300 лет назад, во времена Мазепы, но сейчас это просто смешно. Все с ярмарки, а они на ярмарку. До провинции, до окраины (украины) все доходит поздно. Провинциалам подсунули «европейскою демократию» — товар третьего сорта и третьей свежести, и они заплатили за него самую дорогую цену.

Россия, слава Богу, такой выбор не сделала, но, к сожалению, и позитивного проекта исторической миссии наша духовная элита публике еще не представила.

Страна господ

В течение тысячелетий философы, политические мыслители задавались вопросом: кто достоин управлять, кто достоин иметь власть? Давались разные ответы. Ну, например, достоин тот, кто самый знатный, чей род состоял из лучших людей. Да, это, конечно, страховка, что и дальше будут лучшие получаться, но управляет-то конкретный человек, а не умерший уже род, тогда как единичный представитель рода может быть и дегенератом.

Или другой ответ: управлять должен богатый. Ведь на него и так все работают. Но оказывалось, что богач — заложник своего богатства, он склонен откупаться в случае нападения завоевателей, и в споре между златом и мечом выигрывал меч.

Тогда, может быть, управлять должен самый сильный, тот, который с мечом? Да, но… оказывалось, мягко говоря, что в здоровом теле не всегда самый здоровый дух, то есть разум, а управление без разума, тем более при избытке силы, — это тирания. Тогда, возможно, самый мудрый? Но у него может не хватить воли и твердости в случае чего. Да даже если они есть, советы и действия мудреца трудно объяснить массам, им все время кажется, что происходит что-то непостижимое для их ума, ведь мудрец видит на 10 шагов вперед, а они на один. А раз что-то непонятно, то такое управление тоже своего рода деспотизм.

Тогда, может, править должен тот, кто умеет нравиться толпе, в состоянии объяснять свои действия, слышать, что хочет народ, и выражать его интересы? Да, но мнение народа переменчиво, и очень часто народ хочет то, что ему же вредно. Народ, как маленький ребенок, может хотеть потрогать огонь, не подозревая, что обожжется. Иногда для пользы народа надо идти против него: как врач, делая операцию, причиняет пациенту больно, но для его же здоровья.

Дискуссии нет конца. Различные философы выдвигали различные теории власти и идеалы, пока, наконец, великий Г. В. Ф. Гегель не сказал, что философия не должна довольствоваться творением пустых идеалов и мечтаний. Если философы изучают сущность всего сущего, то уж наверняка эта сущность не настолько бессильна, чтобы просто витать где-то в воздухе и никак не воплощаться в действительность. Идея не есть простое благое пожелание или требование «как должно всему быть», идея есть сущность, а сущность себя являет! Следовательно, если мы хотим, например, найти сущность власти, то мы не должны городить химерические идеальные общества, утопии, теории, в которых все счастливы, а потом сравнивать действительность с этими утопиями и брюзжать, что такая-сякая действительность теориям, видите ли, не соответствует. Если мы хотим найти сущность власти, мы должны посмотреть: а кто и как действительно господствует и получает власть? Кто это делает и почему? Что оказывается решающим, какое качество помогает? Найдя это, мы найдем и сущность господства Кто имеет это искомое качество, тот и должен быть господином.

И вот представим себе, говорит Гегель, двух свободных людей, чьи интересы пересеклись по поводу завладения какой-то вещью, или они по какому-либо вопросу имеют разное мнение. Кто настоит на своем, а кто уступит? Самый богатый, самый умный, самый сильный, самый знатный? Нет, тот, кто готов идти до конца, кто готов отдать жизнь, тот, кто за свое убеждение или амбицию готов пойти на смерть, тот, кто ценит свою волю выше жизни, тот, кто может даже и умрет, но умрет свободным, то есть самостным, желающим, чтобы верх взяла его воля.