Читать книгу "Обреченный контингент - Сергей Скрипаль"

Практически ежедневно духи из пригорода начинали обстреливать гарнизон минометным огнем, но не очень удачно и прицельно, а так, для острастки, пять-шесть раз пальнут – и сматываются. Продолжалось это до тех пор, пока начальник гарнизона, разъярившись, не повернул башни танков, охранявших советскую часть, стволами на пригород и не объявил через Царандой, что в случае повторения обстрела разнесет на хрен весь Газни. После чего стало относительно спокойно.

Вместо привычных армейских палаток или фанерных модулей солдаты жили в когда-то шикарной гостинице-блоке, построенной давным-давно англичанами. По оставшимся не разворованным медным ручкам, украшенным узорами, потемневшим от времени, почему-то не отодранным от толстенных дверей, по медным светильникам-плафонам, висящим в полной темноте коридоров, по загаженным настенным фрескам можно было судить о былом богатстве здания. Гостиница имела контуры буквы «Ш». Продольная линия этой самой буквы тянулась параллельно дороге, а три поперечные были вытянуты в сторону близких гор и кишлака – пригорода Газни. В комнатах блока не было ни одного окна, только в коридорах днем четкими прямоугольниками сквозь длинные и узкие бойницы пробивались лучи солнца, укладываясь на выщербленный бетонный пол светлыми пятнами. Все три крыла занимали солдаты вперемешку с офицерами. По вечерам свет подавали с помощью движка, да и то ненадолго, если только не объявлялась тревога. Тянущийся вдоль всех коридоров по низким потолкам электропровод со временем обвис, оброс паутиной и кусками изоленты цеплялся за лица проходивших. Прослужившие больше года имели и койки, и матрасы, а вновь прибывших размещали в пустых, замусоренных, прохладных комнатах, в которых спали вповалку на своих же шинелях или бушлатах. В одном из промежутков поперечин буквы «Ш» стояла полевая кухня, тут же под небом раскорячились старые, рассохшиеся длинные армейские столы, за которыми никто не сидел. Получали в алюминиевый котелок жратву и шли в облюбованные уголки, где спокойно можно было поесть, покурить и вздремнуть на сытый желудок.

Руслан попал в Газнийский гарнизон с пересылки в Шинданде. Там комплектовались новые расчеты для зенитных батарей. Находясь в Шинданде, Руслан постоянно ощущал чувство голода. За весь месяц, кторый провел на пересылке, ему раза четыре досталось по жалкому двадцатиграммовому кусочку сливочного масла, которое он безумно любил. А тут... На одном из раздолбанных столов стояла разорванная по сгибам картонная коробка, в которой подтаивал 20-килограммовый брус масла. На положенный по рациону кусок белого хлеба каждый «отмахивал» штык-ножом столько масла, сколько душа пожелает. Руслан остановился в недоумении около скатерти-самобранки, не смея поверить в чудо, а не то что коснуться его. Повар, поняв его состояние, зло сплюнул сквозь щербатые зубы и подбодрил «чижика»:

– Бери-бери, жри, сколько хочешь. Еще шесть коробок есть.

Руслан удивленно уставился на худющего повара.

– Дак холодильников-то не держим, чай, не баре, – вновь зло сплюнул повар, – ща слопаем это маслице – и следующего жди до белых мух...

В другом промежутке между крыльями здания стояли армейские скамьи и у самого края крыльев блока торчали два врытых металлических столба. Руслан подумал: «Странное место для волейбольной площадки», но скоро понял, что ошибался в своей догадке. По вечерам на столбы натягивались сшитые между собой простыни, на которые киномеханик жутко трещащим киноаппаратом проецировал фильмы. Собирались, рассаживались на скамейках, да и просто на земле, задолго до начала «киносеанса» почти все, кроме, конечно, тех, кто в это время «тащил службу». Смотрели все подряд, что имелось под рукой у киномеханика, по нескольку раз, до следующего почтового вертолета, с которым привозили и почту, и фильмы. Двухсерийный «12 стульев» все уже знали вдоль и поперек, киномеханик каким-то образом «замылил» коробки с лентой и, когда свежих фильмов не было, крутил «Остапа Бендера».

Скоро Руслан привык к жизни в гарнизоне, перезнакомился со всеми и стал присматриваться. Насмотревшись, начал приловчаться, как бы поживиться, как бы заработать, чтобы не дешевыми иностранными побрякушками набить свой вещмешок, а, когда придет нескорый «дембель», приобрести что-нибудь посолиднее. Размышлял. И вскоре провернул свою первую операцию. Да так неудачно, что поздним вечером, после очередного просмотра «12 стульев», солдаты с батареи Руслана сидели кружком, курили и хохоча успокаивали его.

– Как продали? – непонимающе хлопал ресницами Руслан. – Танк продали? Да ну, брешете!

– Тьфу! И не в первый раз!

– И за сколько же?

– Та! За пару кувшинов кишмишевки на экипаж. На большее танк не потянет, – совершенно спокойно рассказывал танкист – гость батареи.

– Да ну-у-у, – недоверчиво протянул Руслан. – Вас за это расстреляли бы!

– Балда! За что же стрелять-то? Танк – вон он, – танкист ткнул пальцем в темноту, где, и правда, стояла его машина. – Продавать уметь надо. А тебя Перчик просто надурил. Тут такое продают! А ты, считай, свои деньги просто ему подарил. Сколько? Сто, двести афошек? Ну ладно, не огорчайся, слушай.

И кое-как успокоившемуся Руслану рассказали, как проделывается несложная и веселая операция с продажей танка.

Танк, подогнанный задом к дувалу, предлагают хозяину как вещь абсолютно необходимую в хозяйстве, с самыми радужными перспективами на развитие этого самого хозяйства. Вспахать там, или, опять же, бельишко на стволе просушить, а то и от дождя или снега укрыться, там же и печка есть. Солдаты получают требуемый натуральный продукт в виде кишмишевки – отвратительного самогона, либо барана, либо то, чем может поступиться хозяин за диковинную покупку. Затем испрашивается разрешение нового хозяина на последнюю ночь в танке, не на улице же ночевать. Афганец любовно примыкает покупку, чтобы не украли, крепкой цепью к глиняной стене дувала и сладко спит, видя во сне те самые радужные перспективы. В это время барана съедают, самогон выпивают, анашу выкуривают. Под утро боевая машина, взревев и взметнув тучи пыли, увозит еще хмельных и сытых танкистов вместе с куском дувала и бренчащей новенькой цепью, давно хранимой хозяином для особого случая. Ищи-свищи...

– Так то – танк! А ты, дурья голова, чего испугался?! Ладно, впредь умнее будешь! Таких, как ты, Перчик уже человек двести надурил, – танкист хлопнул задумавшегося Руслана по плечу.

Перчик – начальник интендантской службы части – прапорщик. Вообще-то его звали Василий Игнатьевич. Фамилия у него смешная – Перец. И похож он был на перец. Только не на стручковый, а на болгарский, сладкий. Толстенький украинец, на коротких ножках, с румянцем во всю щеку, очень жизнерадостный, он представлялся: «Прапорщик ПЭРЭЦ». Это он сегодня «нависал» над здоровенным Русланом и говорил страшное, совершенно не вяжущееся с его смешной внешностью:

– Стоять! В глаза смотреть! Отвечать!

Руслану было впору не стоять и отвечать, а провалиться сквозь землю.

– Сколько взял?

– Да вот... – мямлил растерянно Руслан и теребил в руках две засаленные бумажки по сто афгани.