Читать книгу "Провинциал и Провинциалка - Владимир Маканин"

Глава 5

Ключарев помнит и другую ночь. И там уж вовсю участвовал дядька Ваня, бывший фронтовик, солдат, сам по себе целая поэма, в мажорном ключе.

Была ночь, и так же они спали головами в разные стороны – пяти или шести лет – Ключарев и его сестра Анечка. На другой кровати мать и отец. Тишина ночного барака. Лишь отдаленно негромкое тарахтенье швейной машинки… Вдруг громкий стук в дверь. И голос дядьки Вани: «Га-га-га-га» – таким вот смехом он смеялся.

Отец встал, скинул дверной крючок.

Ввалился дядька Ваня и с ним какой-то застенчивый незнакомый парень (это был Челомбитько). Оказалось, что дядька Ваня подцепил его где-то в деревне и по широте своей натуры пообещал женить – и не на ком-нибудь, а на Клаве, первой красавице Старого Поселка. Весь сегодняшний вечер они просидели у нее. Сидели и ни в какую не уходили. «Отличный муж, Клавка… Отличный!» – уговаривал дядька Ваня. Но Клава отказала.

– И весь вечер ты ей надоедал? – спросил отец Ключарева, сочувствуя Клаве.

– До самой тьмы… И все равно отказала. Она говорит: он какой-то сморщенный. Га-га-га-га, – рассказывал дядька Ваня и хохотал, нимало не стесняясь сидящего здесь же Челомбитьки.

– Может, спать будем? Ночь ведь, – ворчливо сказала мать с кровати. Она чувствовала, что дядька Ваня ждет закуску на стол, и сказала, что ни за что не встанет, детей не побудить бы, – а маленький конус света пересекал ночную комнату пополам.

Но дядька Ваня уже разошелся:

– Она говорит: сморщенный. А душа?.. У него душа, может, золотая! – Он широко развел руками. – Клавка – дура. Не понимает. А я его слесарем сделаю. Я его в деревне подобрал, и теперь он мне друг… – И тут же он потребовал перекусить своему другу. И говорил: – Ясное дело, в общем-то, он заморыш… Но ведь и душа есть!

Сам Челомбитько сидел с печальным видом неудачника. Клава ему понравилась, на этих смотринах он прямо-таки обомлел – не ожидал увидеть такую красавицу, – обомлел, по его собственному выражению, на всю жизнь.

Дядька Ваня угомониться не мог – он стал щекотать мать Ключарева, она не выдержала, вскочила. Стесняясь, кое-как наскоро оделась. Так же наскоро и кляня дядьку, поставила на стол еды и водки. Отец Ключарева, человек мягкий, утешал Челомбитьку. А дядька Ваня ходил по комнате и бил кулаком в барачную стену – выдержит ли?

– Где же ему, бедному, спать? – Мать Ключарева недоумевала.

– Да я… да я уж куда-нибудь… Может быть, в деревню уеду, – мялся Челомбитько.

– Никуда ты не уедешь! – отрезал дядька Ваня. После смотрин он собирался привести Челомбитьку к себе, но жена дядьки Вани резко воспротивилась, а спорить с ней было бесполезно. И вот дядька Ваня привел его к своим – к Ключаревым. Выпить выпили, но где же действительно его положить спать?

Собрали по углам старья и устроили его на полу. Дядька Ваня, чтоб жена не пилила, тоже заночевал здесь. Ключарев-мальчик уже засыпал, но в дверь опять застучали. Это была жена дядьки Вани, сам он уже мертвецки спал.

Отец Ключарева пробовал его разбудить:

– Жена зовет… Вань, жена твоя стучится.

– Кто?

– Жена твоя, Ваня.

– Да ну ее… Га-га-га-га! – И он опять заснул.

Утром дядька Ваня привел своего нового друга к чокнутым. Было их двое таких, стало трое. В их комнате – в самом конце барака – в мареве их бесконечных разговоров Челомбитько прижился. «Красавица… Ведь какая она красавица!» – рассказывал он о Клаве и мог видеть «свою» Клаву теперь каждый день. И было уже не так важно, что Клава вышла замуж за Двушкина, за ревнивого и мрачного сварщика, увлекавшегося выращиванием помидоров круглый год.

На следующее лето дядька Ваня сделался «вольным казаком». Ключаревы уезжали в отпуск в деревню к бабке. Дядька Ваня изловчился и вместе с ними, то есть с родней, отправил на лето свою жену и дочек – хотелось отдохнуть от жены. Жена любила «изображать». При малейшей ссоре с дядькой Ваней она вопила на весь барак и падала в обморок. Однажды, не на шутку перепугавшись, кто-то из соседей окатил ее водой из ведра – она поднялась и долго охала, благодарила избавителя. А дядька Ваня сделал открытие. Как только жена падала в обморок и лежала с закатившимися глазами, он хватал ведро, начинал позвенькивать дужкой, и – чудо! – жена тут же поднималась на ноги. Ей вовсе не хотелось, чтоб кто-то опять влетел с ведром холодной воды.

– Подлец!.. Паразит! – кричала она.

– Га-га-га-га! – смеялся своим неповторимым смехом дядька Ваня.

И так он позвенькивал каждый раз. И жена уже понимала, что ее разыгрывают, но все-таки «оживала» и поднималась на ноги: риск был слишком велик.

Оставшись летом один, дядька Ваня как-то возвращался с реки – он поставил на ночь перемет. Вечерело, лес дышал сыростью, и дядька Ваня бормотал себе под нос: «Летят утки… летят утки-и…» Вдали светились огоньками завод и Поселок.

«Черт! Человек это все же или дерево?» – думал дядька Ваня, вглядываясь в темноту леса.

Ветка хрустнула – и уже ясно было, что это не дерево. Но и не человек. А два человека. Дядьке Ване показалось неудобным пройти стороной: гуляешь – гуляй, а все же люди – и он шел так, чтобы пройти рядом с ними.

– Закурить дашь? – спросил один.

– А чего же.

Дядька Ваня вынул портсигар, еще военного времени, раскрыл. В темноте лица не проглядывались. Только брови чернели. И неуверенность рук, когда они потянулись за «беломоринами».

– А по две дашь?

Дядька Ваня пожал плечами:

– Берите.

И тогда один из них засмеялся, будто бы весело стало:

– А все?

– Ну-ну-ну! – сердито сказал дядька Ваня, отодвинул портсигар. – А мне что останется?

Второй шагнул ближе.

– А ну, не балуй! – крикнул дядька Ваня.

И тогда тот схватил его за руку, выворачивая кисть с портсигаром. Дядька Ваня оттолкнул его и стоял теперь чуть в стороне, всматриваясь в темноту вокруг. Нет, их было только двое, пустяки для солдата.

– А ведь собаки вы, – укоризненно выговорил он, а они подступали все ближе.

Как по сигналу, один бросился ему в ноги, а другой сбоку ухватил за шею. Дядька Ваня затоптался, стараясь не упасть. Тот, который внизу, заплетал ему ноги, и дядька Ваня вдруг присел и с маху опустил свой страшный кулак на его спину. «Ы-ы-ых», – как-то необычно выдохнул тот, затем закричал слабо и с болью в голосе:

– А-а-а… А-а-а… – как плачущий ребенок.

Второй, что пытался свернуть шею, понял, что он теперь один и что ему с дядькой Ваней не справиться, – он отскочил, вытащил финку, и та белой полоской – он размахивал рукой – мелькала над темной землей и травой. «Боится», – подумал дядька Ваня и побежал на него, не так уж стараясь набежать, но звучно топоча ногами, чтоб напугать больше. Тот метнулся в сторону – исчез в лесу.