Читать книгу "Провинциал и Провинциалка - Владимир Маканин"

Василий сам понимал, что перегнул. Но сдаваться не хотелось. И теперь он вспылил по-настоящему. Ей, видно, в голову не приходит, что думают бригадиры об их вагоне, а ведь думают, что здесь работать не умеют! Или даже думают, что для себя Василий Панин крадет…

– И только в единственном вагоне это случается!.. В нашем, ты понимаешь?

Он даже задохнулся:

– Ты… ты… – Он никак не мог подобрать наиболее обидное, наиболее оскорбительное слово, чтоб проело ее раз и навсегда, как кислота. И наконец нашел. И выпалил: – Ты растратчица! Вот ты кто!

Она не стала спорить, сколько же можно. В конце-то концов.

– Пойду-ка пыль протру.

В проходе вагона не было ни души. Она вытирала пыль с поручней. Ни майора, ни студента – померещилось ему, что ли?

– Ох, танго. Танго и-итальяно… – пропела она довольно громко.

Она уже успела немного поговорить с майором. Он рассказывал, что ездит по гарнизонам и лается с начальством. Следит за солдатским питанием – и надо же работа какая!..

– Поплыли туманы над рекой, – напевала она.

Она стояла теперь у самого купе. Но войти и глянуть на майора не решалась: ночь все-таки, да и Василий прямо осатанел, следит.

Поезд тормозил. Станция. Василий взял фонарь. Ага, двинулся в тамбур.

Она быстро вошла в купе. Майор не спал. Видимо, смирился с бессонницей.

– Я… я подушечку вам. Получше принесла. Чтоб спалось вам.

Она поправляла подушку. Майор сидел на нижней своей полке и молчал. На верхних полках храпели.

– Может, в отдельное купе перейдете?.. В последнее, а? – сказала она вкрадчиво и в то же время просто. – Вот у нас военный ехал. Тоже устал, тоже бессонница…

– Что?

– В купе, говорю, отдельное… Там качает меньше.

Майор подумал. Оглядел ее добрым взглядом. И улыбнулся:

– Красавица ты моя. Не даст он нам все равно побыть вместе. Твой, я про него говорю…

– А он уснет.

– Не уснет. Я его видел.

– Напрасно вы. А там купе тихое. Там броня, никого нет…

– Бронь, – поправил он.

– Ну, бронь… – Она замолчала, а затем сказала: – Поговорить хочется.

– Поговорить?

– Ну да. Я ужасно люблю новых людей. И чтоб рассказывали что-нибудь интересное.

– Имя-то твое как?

– Валечкой звали. – Она улыбнулась. – Расскажите. Вы говорили, что ездите по гарнизонам…

– Да. Работа такая.

– И следите, как солдат кормят?

– Да.

Он вдруг почувствовал, что поначалу понял эту женщину не совсем правильно. И смутился за свою ошибку. И стал что-то рассказывать… Она слушала. Она переспрашивала, ойкала или всплескивала руками.

– Валентина! – раздался голос Василия. – Где ты есть?

– Иду, иду! – Она виновато глянула на майора и выскочила из купе на голос мужа.

Василий в тамбуре возился с полученным углем. Кочережкой он разбивал здоровенные куски и чертыхался: опять скверный уголь…

– Чего тебе? – спросила проводница.

– Ужин-то сделай…

А когда она сделала ужин и заглянула в купе, чтобы пригласить майора, тот уже спал.

Они поужинали.

Василий, дежуривший прошлую ночь, прилег на скамье. Он теперь был в первом состоянии. Не ревновал. И любил жену. Хотелось сказать ей что-то нежное, но клонило в сон. Вагон покачивало. Дела были сделаны. Он ласково взглянул на нее.

– А если разобраться, мы ведь хорошо живем… Верно?

– Верно, – сказала проводница и погладила его рукой.

Глаза Василия закрывались.

– Как там дети? – вздохнула проводница.

– Мать присмотрит.

– Надо ей купить чего-нибудь, Василий.

– Можно.

Теперь он спал. А она сидела возле. Поезд вместе со всем составом как бы тихо запел, зазвенел. Пошли на подъем.

Она думала о детях. Затем о Василии. Затем об этой замечательной жизни на колесах, в которой нет-нет и встречаются люди, и рассказывают, и делятся с ней.

Она дремала и не дремала – привыкла с годами.

– Тормозит… Станция… – прошептала она, вся еще в каком-то сладком сне.

И тут же спохватилась:

– О господи. Узловая!

Она поняла, что уже утро и что четыре ночных часа пролетели. И людям сходить. И майору сходить, не проспал ли?.. Она выглянула – нет, не проспал. Майор уже стоял с чемоданом и с сумкой.

Она кинулась в купе, схватила там сахарницу, красивую, с надписью о фирменном поезде, – что она еще могла? – и к майору. Улыбалась заспанным лицом, а руками заталкивала сахарницу к нему в саквояж.

– Подарок это. На память это. С детства люблю что-то дарить… Вспоминать меня будете.

Майор молчал, недоуменно пожал плечами.

– Хоть небольшая, – сказала она, – все же дружба меж нами была.

Майор не знал, что сказать.

И сошел с поезда, все еще улыбаясь и пожимая плечами.

Она разглядывала Узловую. Когда прибыла тележка с углем, Валя закричала громко и звучно:

– Угля не возьмем! Брали уже… Разворачивай телегу!

Затем она увидела сонного милиционера. Тот дремал стоя, нахохленный, зябкий и весь какой-то несчастный.

– Эй, миленький!

Милиционер вздрогнул.

– Миленький! Чего ты раскис?

И милиционер почувствовал излучение какой-то необыкновенной силы. Он и не заметил, как распрямился. Он вытянулся в струну. И ждал, что еще она ему крикнет.