Читать книгу "Блудницы Вавилона - Иэн Уотсон"

А вот Вавилон выжил. Здесь, в забытом уголке американской пустыни – хотя самой Америки больше не было, – Вавилон сохранился в целости и неприкосновенности. Нетронутый. И не просто сохранился, но и остался Вавилоном.

Как будто вся высвободившаяся мощь боеголовок прорвала ткань пространственно-временного континуума, сбила часы солнца и календарь луны и, вырвав этот древний город из минувшей эры, перенесла его в будущее, поскольку ничего, кроме будущего, и не осталось.

Вавилон процветал. Евфрат катил воды по замкнутой цепи. Проходили годы, потом десятилетия. В конце концов вавилоняне принялись колонизировать то, что прежде называлось Америкой. Они уже ничего не знали ни об обычаях погибшей Америки, ни об умершем двадцать первом веке. Они забыли ее язык. Они знали только себя, вавилонян. Длинные волосы и благовония, плетеные лодки-ко-раклы и зиккураты, Иштар и Мардук. Да, Мардук все же одержал победу. Ту, за которую столь многие молились.

И, может быть, где-нибудь в Анголе или Аргентине новы й ассирийский волк или второй Александр уже собирал силы, чтобы снова двинуться на Вавилон?

Зал Чудес Человечества занимал скромный угол в задней части царского дворца. Это был первый музей в мировой истории, открытый для широкой публики Навуходоносором.

– Ха-ха, – рассмеялся Гупта, – узрите чудеса света!

Длинную сумрачную галерею со спиральными опорами заполняли древности, среди которых были глиняные таблички и цилиндры, письмена Из Ура, каменные чаши и фигурки арамейских божков, касситские палицы, месопотамские изваяния, фундаментные камни старинных храмов, барельефы, стелы, фиванские обелиски, головы булав и дубин, украшения, защитные доспехи и еще многое.

И всего три посетителя.

– Каковы диковины! – воскликнул Гупта.

Восторгается он увиденным или насмехается над заботливо собранными экспонатами – понять было невозможно.

Куратор – мрачного вида ровесник древностей, сооруженный метелкой из перьев, – очевидно, решил, что гость проявляет неуважение к вверенным его заботам ценностям, и, поглаживая черепки и камни, подобрался ближе.

Не обращая внимания на буйного индуса, старик обратился к Деборе и Алексу:

– Здесь, греки, перед вами все, что было. Летопись времен.

На мгновение Алекс поверил ему – Рим Цезарей ушел, как и Рим пап, ушли распятия и мечети, Ренессанс и космический век. Их не было. Пока. А значит, не было никогда.

Дебора, должно быть, почувствовала нечто похожее.

– Как странно, да? – пробормотала она. – Здесь нет столь многого.

– Здесь нет почти всего, что мы считали важным, – подхватил Алекс, радуясь тому, что Дебора наконец-то вышла за границы роли – пусть даже под влиянием мертвых камней, а не живого города.

– А мир все так же полон, – продолжала она, – и у пего есть своя история.

Он попробовал подстроиться под ее настроение.

– И будущее, кульминация прошлого, лишь только началось, когда этот музей открылся. Верно? И каким фантастическим представляется это будущее! Какая безумная мечта! В нем люди, подобно богам, летают по небу и к звездам, мечут молнии, как копья, пересылают мысли и картинки в мгновение ока. И миф не позади, а впереди.

– Здесь все, что было, – с нажимом повторил куратор.

– Представь, что есть такая штука, как двадцать первый век, – прошептал, наклоняясь к Деборе, Алекс. – А потом прыгни на тысячу лет вперед. И каким же ничтожным и скучным он покажется. Потому что А еще не случилось. Или Б или В – а они ведь так чертовски важны. Для истории. Потому что они меняют абсолютно все. Пришельцы со звезд, бессмертие… ну, не знаю. А потом, еще через тысячу лет, А, Б и В отойдут в тень Г и Д… Дебора огляделась.

– Поверить, что это все! Все, что было! Знать это всем сердцем! Какое облегчение! Как будто камень с плеч. Мы поплывем с течением лет, а не пойдем ко дну.

– Вот почему нас и отправили в Вавилон. Отправил мир, которого нет и никогда не было. – Если не считать некоей кассеты, мысленно добавил Алекс.

Может, на ней только музыка…

– Был и нет, – вставил Гупта.

– Здесь все, что было, – произнес нараспев куратор, как будто и не знал других слов, как будто был неким големом-хранителем, укомплектованным ограниченным набором реакций и метелкой из перьев.

– Послали, чтобы мы научились не тонуть, – вздохнул Алекс.

Да, действительно, чудеса были здесь, хотя чудо и не обитало в потрескавшихся старинных дубинках и обелисках, в глине и бронзе этого первого музея – как в противоположности, скажем, паровым двигателям, ракетам «Сатурн» или компьютерам. Чудо приходит с рассветом, когда вы достигаете такого ментального состояния, при котором вещи вроде ракет, спутников, наручных компьютеров и сердечных имплантатов стоят наравне с булавами и доспехами, когда вы видите двадцать первый век через перевернутый телескоп времени. Это и есть ухватить и понять настоящее, далекое будущее.

Мы построили для себя чужой город, думал Алекс. Все равно что город на Марсе. Мы построили его, чтобы отдалиться, отвратиться от настоящего, которое, как нам кажется, разлетается на части. И как только Вавилон перестанет быть нам чужим, мы сможем приступить к спасению, искуплению будущего. Мы очистим его от угрозы. Мы познаем его не только через метод Дельфи или компьютерное прогнозирование – модели мира или алгоритмы, коренящиеся в настоящем. Не разумом. Но эмоционально.

И тогда, может быть, мы начнем понимать собственные чувства. В особенности чувства к Деборе. Каковы бы они ни были.

– Знаешь, – признался он, поверяя ей свой сон, – мне сегодня снилась война.

– А чего еще ждать, – бодро воскликнул Гупта, – если вы посетили храм Мардука!

Волшебный миг… Был и нет. Дебора легкомысленно рассмеялась.

– Для одного дня чепухи вполне достаточно. Пойдемте отсюда.

Гупта взял ее за руку.

На улице Дебора снова вернулась в роль заезжей греческой дамы. И, отняв руку у Гупты, пошла сама по себе.

На следующее утро Дебора, несмотря на призывы гонга, не вышла к завтраку. Четыре торговца-вавилонянина еще накануне покинули постоялый двор со своими ишаками, а их заменил лишь один новенький. Точнее, новенькая – желчная и грубая особа неопределенного возраста, припарковавшая во дворе ручную тачку с клеткой, набитой резвыми курами-пеструшками.

Новоприбывшая сидела в столовой, ковыряя ложкой овсянку. Набу тоже был на месте и выглядел так, словно, взяв пример с Гупты, проглотил собственный язык. Присутствовал и индиец, улыбавшийся несколько туманно и натянуто. Прислужница обходила комнату привычным дозором.

Алекс отодвинул пустую миску.

– Дебора, должно быть, еще спит. Я, пожалуй, подниму ее.

– Ага, – сказал Гупта. – Она ушла. Отправилась в храм Иштар. Ни свет ни заря.