Читать книгу "Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец - Виктор Поротников"

Внезапно Василий увидел Хеогену. Тот сидел на поваленной ели шагах в тридцати от него. Видать, совсем притомился.

Василий свистнул.

Великан оглянулся, нехотя встал и зашагал по сугробам прямо в бурелом.

Василий, напрягая последние силы, бросился вслед за ним. Он уже видел бурую шубу великана, мелькающую впереди среди деревьев совсем рядом, слышал его шумное дыхание… И вдруг великан пропал из виду, будто растворился в воздухе. Но оставались его следы в глубоком снегу. Василий шел по ним через густой осинник, держа копье наготове. Может, великанище затаился и ждет его в засаде! Осинник кончился. След уводил в сторону, к разлапистым столетним пихтам, под которыми уже скопилась предательская темнота.

Лыжи легко заскользили под уклон.

Могучие сосны вставали на пути. Василий обогнул одно дерево, другое…

Внезапно прямо перед ним возникла черная яма, словно разверстая пасть чудовища. Василий не успел ни крикнуть, ни воткнуть копье в снег, как полетел вниз вместе с комьями снега и обломками тонких жердей, которые наполовину прикрывали яму сверху.

«Ловушка!» – мелькнуло у него в голове.

Василий шмякнулся на что-то мягкое и тут же был отброшен к земляной стене какой-то неведомой силой. Боль искрой прошла по телу. Василий открыл глаза и похолодел. В полумраке ямы-ловушки в двух шагах от него сидел великанище, издавая какие-то нечленораздельные звуки и щелкая зубами. Его желтые круглые глаза не мигая смотрели на Василия.

«Ну, молодец, поминай всех святых!» – подумал Василий.

Его рука потянулась к рукоятке кинжала.

* * *

…Целый день друзья-побратимы искали Василия.

Ближе к вечеру Василий сам наткнулся на них. После радостных объятий и похлопываний по плечу ратники развели костер в укрытой от ветра лощине. Василий снял лыжи, бессильно опустился на вязанку хвороста и протянул к огню озябшие руки.

– Догнал ли ты великана? – спросил Фома, изнемогавший от любопытства.

– Догнал, – устало ответил Василий и вынул из-за пазухи клок рыжевато-бурых волос.

Фома взял волосяной пучок из руки Василия, понюхал. Сморщился:

– Ну и запах от его шубейки!

– Такие волосы растут у великана по всему телу, кроме головы, – сказал Василий. – В остальном он такой же человек, как и мы. Только разговаривать не умеет.

– Коль разговаривать не умеет, значит, не человек, а дух нечистый, – заметил Домаш.

– Стонал великанище, как человек, и кровь у него красная, – со вздохом произнес Василий, – силища только нечеловеческая.

– Прикончил ты его? – спросил Костя Новоторженин.

– Пришлось, – ответил Василий. – В яму-ловушку свалились мы оба. Великан на меня бросился, да пособил мне Господь зарезать его. Чудом жив остался.

– Как же ты из ямы выбрался?

– Сумел вот.

– Молодец, Вася! – воскликнул Фома. – С честью в Новгород вернемся. И за даньщиков убиенных рассчитались.

Но Василий был мрачен. Его не покидало чувство, будто убил он безвинного человека или, того хуже, ребенка зарезал. Хоть и силен был великанище, но нападал он на Василия с голыми руками. И умирая, глядел на него так печально, как-то по-детски глядел.

– Худион-то где? – спросил Василий. – Где Потаня?

– Для Худиона санки из лыж смастерили и отвезли его в пермятскую деревню верстах в десяти отсюда, – ответил Фома. – Потаня и почти вся дружина пребывают там же. К ночи и мы туда доберемся. Отоспимся.

При одной мысли о сне Василий почувствовал сильнейшую усталость. Враз ему все стало безразличным. Усилием воли он заставил себя подняться и приказал выступать.

Холодное северное солнце уже погрузилось в густую пелену облаков у далекого горизонта.

Глава четвертая. Святослав Ольгович

Неласково встречала тысяцкого Ядрея Амелфа Тимофеевна, когда тот пришел к ней в дом рано поутру.

– Ну, чего притащился? – ворчала вдова. – Опять хочешь спровадить моего сына за тридевять земель. Месяц не прошел, как вернулся Василий из Заволочья. И какой вернулся! Худой, как щепка, и угрюмый, словно пес побитый.

– Что ты, Амелфушка, – залебезил тысяцкий, – разве ж я не понимаю. И улыбка оскомину набить может. А сын у тебя храбрец! Посему князь Святослав ныне кличет его на свой красный двор да на любезный разговор. Вот зачем я пришел.

Это известие не обрадовало Амелфу Тимофеевну.

– Знаю я, Ядрей Дорофеич, что ты у князя нашего в кумовьях ходишь, – хмуря брови, промолвила вдова. – Частенько Святослав Ольгович под твою дуду пляшет. Мой Василий под твои погудки плясать не станет. Запомни это!

– Да какая дуда, Амелфа Тимофеевна, – заулыбался Ядрей, – кто ныне нас, стариков, слушает? Уплыли годы, как вешние воды. – Тысяцкий снял шапку и похлопал себя по лысине.

Анфиска, наблюдавшая за ним из-за плеча своей госпожи, тихонько прыснула в кулак.

– Ступай, Анфиска, – строго проговорила Амелфа Тимофеевна, – скажи Василию, что воевода к нему пришел.

– А ежели Василий еще спит? – невозмутимо спросила служанка.

– Значит, разбуди.

Анфиска умчалась, только сарафан ее синий мелькнул в дверном проеме.

– Ох егоза! – усмехнулся тысяцкий. И взглянул на Амелфу Тимофеевну с хитроватым прищуром: – Когда-то и ты, Амелфушка, такой была. Не забыла, как парни за тобой увивались? И я был в их числе.

– Дело прошлое, – отрезала вдова.

– Три раза я к тебе сватов засылал, и все без толку. – Воевода досадливо ударил себя кулаком по колену. – А Буслай, купеческий сын, с первого раза тебя окрутил и под венец повел. Не иначе приворожил он тебя, Амелфушка. Ведь не любила ты его!

– Ты почем знаешь? – сверкнула очами вдова. – Чай, не тебе я исповедываюсь.

– Буслай же был старше тебя на тридцать лет!

– Зато был он телом крепок и умом светел.

– Потому и крепок был Буслай, ибо от волхованья на свет появился.

– Ложь это, Ядрей.

– А то нам не ведомо, чем отец Буслая промышлял! – Воевода погрозил вдове пальцем. – И про одолень-камень знаем, и про колдовские ночи…

Дверь в светлицу со скрипом распахнулась. Через порог, наклонив голову, переступил Василий со спутанными после сна кудрями. Поздоровался с матерью и с гостем, затем спросил:

– Что это за одолень-камень? О чем вы толкуете?

– Да ни о чем, Вася, – улыбнулась Амелфа Тимофеевна. – Воеводе нашему колдуны всюду мерещатся, поглупел на старости лет.

– Пусть поглупел, – хмыкнул тысяцкий, – лишь бы не обеднел.

– Зачем князь меня к себе кличет? – Василий остановился перед воеводой. – Поход, что ли, замышляет?