Читать книгу "У - Эрленд Лу"

Вот мой ответ. Во-первых, нам известно, откуда отправился Хейердал и где он причалил к земле. Из этого можно исходить. О'кей? Эвен кивает. А во-вторых, мы можем раздобыть карту, пометить на ней путь Хейердала и найти место, куда он приплыл или, кажется, куда его выбросило волнами.

— Тогда получается, мы в основном опираемся на путешествие Хейердала, — говорит Эвен.

— Можно и так сказать, — отвечаю я, — но главное — это ветер.

— Ветер, — повторяет за мной Эвен.

Я принимаюсь объяснять ему, что, согласно имеющимся у меня сведениям, все указывает на то, что в этих широтах дуют постоянные ветры. Раз они помогли Хейердалу пересечь океан, то могли домчать туда же и конькобежцев. Домчат и нас. Если захотим.

— А мы хотим? — спрашивает Эвен.

Я только пожимаю плечами:

— Хотим, конечно.

Мы садимся на землю передохнуть. Эвен рассказывает мне о новом увлечении: он занялся бросанием картошки. Так, мол, для пробы. Посмотреть, что получится. Картофелины бывают пищевые и бывают семенные, для посадки, а кроме того, бывают еще бросовые, которые ни на что не годятся: ни для еды, ни для посадки. Такую картошку надо бросать. И с этими словами он достает из сумки картофелину, которую, оказывается, таскал с собой, разрезает ее ножиком и одну половину дает мне. Своей половинкой он запустил в камень. Раздался звонкий шмяк, картошина разбилась и разлетелась во все стороны. Он говорит, чтобы я бросал свою.

— Глупость какая-то! — говорю я.

И все равно делаю, как он сказал, а сам чувствую, что испытываю почему-то чувство удовлетворения.

— Радость разрушения! — говорит Эвен. — Удовольствие, которое нельзя сбрасывать со счетов.

Он не считает, что зря переводит продукты. Просто в следующий раз, когда будет готовить еду, сварит на одну картофелину меньше. Получится баш на баш.

— Все это хорошо, — говорю я. — Но что ты думаешь об экспедиции?

— Я — за, — отвечает Эвен.

— Но экспедиция скорее нечто созидательное, а не разрушительное.

Эвен говорит, что он все равно — за.

— Ну а как тебе теория? Ты ее поддерживаешь и готов защищать?

— М-да!

Он говорит, что тут надо бы подумать, но выражает уверенность, что у меня есть про запас парочка других, если эта подкачает.

— Обязательно нужно на всякий случай заранее заготовить какие-нибудь запасные теории.

— Какие это, например? — спрашиваю я.

— Надо будет захватить с собой лакмусовых бумажек, — отвечает Эвен. — Чтобы проверять все на предмет кислотной или щелочной основы. Лакмусовая бумажка всегда может выручить пошатнувшуюся экспедицию.

— Хорошо! — говорю я. — Ты будешь отвечать за лакмусовые бумажки.

Эвен просиял. Он горд собой. Я вижу, как он растет на глазах, столкнувшись с ответственной задачей.

— А еще я всегда могу продолжить свои эксперименты по изучению сна, — говорит он. — Ведь это должно быть очень интересно — изучить, какое влияние оказывают на сон тепло и влажность.

Эксперименты по изучению сна? Что-то новенькое! Об этом он мне еще ничего не говорил.

Эвен поясняет, в чем они заключаются.

Теория сна, созданная Эвеном, гласит:

Мы спим, как правило, шесть-восемь часов каждую ночь. Конечно, тут возможны индивидуальные вариации, но в среднем получается примерно столько. Одни просыпаются сами. Другим для этого требуется сложная аппаратура, механические и электронные приспособления. Эвен задал себе вопрос. «Что происходит по другую сторону сна? Что произойдет, если спать и спать, сколько спится?» Вот уже несколько лет Эвен пытается установить пределы своих возможностей в отношении продолжительности сна. Он убежден, что непременно случится что-то великое и прекрасное, если только ему удастся доспаться до нужного момента, когда он перейдет критическую черту, обозначаемую буквой «К». На сегодняшний день ему удалось довести продолжительность сна до семнадцати часов. Но пересечения границы «К» так и не произошло. Какое-то шестое чувство подсказывает ему, что цель уже близка. Он уверен, что черта «К» проходит в диапазоне где-то между семнадцатью и двадцатью часами. Но условия окружающей среды ставят на его пути всевозможные помехи. Телефонные звонки. Посторонние звуки. Различные обстоятельства. Ох уж эти обстоятельства!

А вдруг черты «К» удастся достичь в Полинезии! Там среда гораздо мягче и условия спокойнее. И если Эвен будет избавлен от обязанности стоять на вахте, он сможет усиленно поработать над изучением сна. Создать стройную теорию.

На мой взгляд, мысль интересная. Возможно, не она принесет Норвегии всемирную славу, но все же, все же… Из малых ручейков рождается река.

Я пожал Эвену руку и сказал, что приветствую в его лице нового члена экспедиции.

Отныне нас уже двое.

Stop making sense.[6]

Я звоню Еве, моей будущей супруге, и спрашиваю, не могли бы мы встретиться. Она согласна. Я говорю, что моя коленка уже получше, но тут же спохватываюсь, потому что Ева предлагает покататься верхом вместе.

Я лихорадочно листаю желтые страницы. Л… Ло… Лош… Лошади. Я спешно нахожу телефон первого попавшегося коневодческого хозяйства, интересуюсь, могу ли я пройти у них молниеносный курс верховой езды. Я объясняю, что дело вовсе не в страстном желании выучиться верховой езде и вообще у меня аллергия на лошадей, но для меня это важно, для того чтобы заручиться финансовой поддержкой на организацию великой и славной экспедиции. Я обещаю хозяину упомянуть его имя в своих мемуарах. Хозяин конюшни отвечает, что за пятьсот крон может научить меня основным элементам верховой езды за несколько часов, а будет ли он потом упомянут в моих мемуарах, его совершенно не волнует. Прямолинейно и без сантиментов. Как и положено крестьянину. Мы седлаем коня, очень крупного и красивого. Конь совершенно черный, ну или почти что черный. Надеваем на него сбрую. Я слежу и стараюсь запоминать. Хозяин конюшни рассказывает, что подарил этого коня сыну ко дню конфирмации десять с лишним лет назад. А сын дал коню кличку Стоп-мейкинг-сенс. Отец с тех пор так и не смог к ней привыкнуть. Но нельзя же взять и переименовать коня как вздумается! Назовешь коня не так, как он привык, животное от неожиданности взбесится. Хозяин теперь очень жалеет, что подарил коня сыну на конфирмацию. Он поступил тогда необдуманно. Ему казалось, что сын так скорее образумится. У него появится чувство ответственности и т. д. Но какое там! У сына был тогда бунтарский период. В молодости многие через это проходят, говорит хозяин. Хотят всем показать, что они особенные, что у них свой путь, другой, чем был у родителей. Они бунтуют, покуривают потихоньку и дают своим лошадям странные клички. Его парнишка, можно сказать, далеко откатился от родной яблони.