Читать книгу "Голливуд - Чарльз Буковски"

— А теперь я в полном порядке. Сплю прекрасно. Начинаю чувствовать себя полезным членом общества. И Господь мне дороже этой дьявольской пьянки. На глазах у него выступили слезы. Сара опять меня пихнула. А парень на экране продекламировал стишок:

Вот я опять нашел себя,

Я снова человек.

Из бездны Бог меня воззвал,

Я завязал навек.

Он поклонился, и все зааплодировали.

Потом завела речь женщина. Она пристрастилась к выпивке на вечеринках. Оттуда все пошло. Стала пить в одиночку. Цветы на окнах завяли, потому что она перестала их поливать. В потасовке с дочкой пырнула ее столовым ножом. Муж тоже запил. Потерял работу. Не вылезал из дома. И они пили вместе. Однажды она села в машину и уехала, взяв с собой чемодан с вещами и кредитные карточки. Пила в мотелях. Пила, курила и смотрела телек. Она любила водочку. Раз ночью прикорнула с сигаретой, и постель загорелась. Приехали пожарные. Она лежала вдрабадан пьяная, в одной ночной рубашке. Кто-то из пожарных ущипнул ее за ягодицу. Она засмущалась, прыгнула в машину, как была в дезабилье, прихватив только сумочку. Ехала и ехала как заведенная. К полудню следующего дня очутилась на пересечении Бродвея и четвертой улицы. Резина стерлась, и она ехала на ободах, оставляя на асфальте колеи. Ее остановил полицейский. Загребли в изолятор. Шли дни. Никто не приходил ее навестить — ни дочь, ни муж. Она была совсем одинока. И вот однажды она сидит с воспитателем, и тот ее спрашивает: «Зачем же ты так упорно губишь себя?» — а она глядит на него и видит: на нее смотрит не воспитатель, а сам Спаситель. Вот и все…

— А как она догадалась, что это Спаситель? — громко спросил я.

— Что там за тип? — послышался в ответ чей-то голос.

Бутылка моя на тот момент опустела. Я откупорил новую.

Тут третий персонаж завел свои историю. Костер все горел и горел. Хотя никто не подбрасывал в него поленьев. И никто эту компанию не беспокоил. Закончив рассказ, третий исповедующийся полез в прицеп и вытянул оттуда дорогущую гитару.

Я отхлебнул и передал бутылку Саре.

Парень подтянул колки и запел. Вполне правильно, поставленным голосом.

Пошла панорама: камера выхватывала то одно лицо, то другое. Все были зачарованы музыкой; кое-кто плакал, другие блаженно улыбались. Наконец песня кончилась, раздались жаркие сердечные аплодисменты.

— В жизни не видывал такой липы, — сказал я Саре.

А кино все не кончалось. Актеры по очереди рассказывали свои истории. На свет Божий было извлечено еще несколько дорогих гитар. Потом последовал грандиозный финал. Появилась ударная «звезда». Все лица обратились к нему. Наступила пауза. Тут он запел. Песню подхватила женщина. Подтянули другие. Слова, оказалось, всем известны. Вступили гитары. Зазвучал хор надежды и братства. Смолк. Кино кончилось. Зажегся свет. Пэт Селлерс поднялся на сцену. Зал зааплодировал.

Выглядел он ужасно. Лицо мертвое, глаза безжизненные. Он начал говорить.

— Я не пью уже пятьсот девяносто пять дней…

Взрыв аплодисментов.

Селлерс продолжал:

— Я излечиваюсь от алкоголизма… Мои друзья тоже излечиваются от алкоголизма.

— Пошли отсюда, — шепнул я Саре.

Мы прикончили бутылку. Поднялись и направились на выход, к машине.

— Черт, — сказал я, — а Джон где? Куда он делся?

— Он был в зале, — ответила Сара.

— Он, между прочим, хотел нас ввести в киношную элиту.

— Да, там прямо плюнуть некуда было — сплошные члены Академии.

Мы сели в машину и двинулись к шоссе.

Я пришел к выводу, что большинство тех, кто причисляет себя к алкашам, вовсе даже не алкаши. Чтобы сделаться заправским алкоголиком, требуется не меньше двух десятков лет. Я стал им на сорок пятом году жизни и еще ни разу об этом не пожалел.

Мы вырулили на шоссе и направились навстречу реальности.

А сценарий все-таки надо было писать. Я сидел у себя наверху наедине с 1ВМ. Сара была в спальне через стенку справа. Джон внизу смотрел телевизор.

А я, значит, сидел у себя. Бутылка уже наполовину опустела. Никогда еще я не испытывал таких трудностей, никогда не страдал от писательского запора. Это дело всегда давалось мне играючи. Я слушал радио, попивал себе, а слова сами ложились на бумагу.

Джон, конечно, прислушивался к стуку машинки. Так что приходилось хоть что-нибудь выстукивать. Я принялся за письмо приятелю, который преподавал английский в университете Кол на Лонг-Бич. Мы переписывались уже двадцать лет.

Я начал:

«Привет, Гарри!

Ты спрашиваешь, как дела? Совсем неплохо. Позавчера с бодуна поехал ко второму заезду, выиграл десятку. Я уже не заглядываю в «Бюллетень скачек». По моим наблюдениям, те, кто следует его советам, продуваются с гарантией. Я изобрел собственную систему, о которой, конечно, не стану распространяться. Знаешь, если у меня вконец разладится с писаниной, я, пожалуй, переключусь на тотализатор.

Я выработал свою систему благодаря познаниям в начальной военной подготовке, приобретенным в средней школе. Нам приходилось изучать такой кирпич — учебник по вооружению, там был раздел, посвященный артиллерии. Как сейчас помню, было это в 1936 году, задолго до изобретения радаров и прочих умных штук, с помощью которых можно все рассчитать, сидя за столом. Эта книжка вышла до начала эры IВМ, а может, впрочем, и позже, не уверен. Наш капитан, бывало, спрашивал: «Ларри, как по-твоему, сколько до неприятеля?»

— 625 ярдов, сэр.

— Майк?

— 400 ярдов, сэр.

— Барни?

— 100 ярдов, сэр.

— Слим?

— 800 ярдов, сэр.

— Билл?

— 300 ярдов.

Потом капитан складывал эти ярды и делил на число ответов. В данном случае конечный ответ был 445 ярдов. Ориентируясь на эту дистанцию, и вели условную бомбардировку, обеспечивающую разгром противника.

Спустя много лет на ипподроме меня вдруг осенило: отчего бы не применить свои познания в области артиллерии к лошадям? Эта система исправно мне послужила, но, как часто бывает, вмешался человеческий фактор: монотонность утомляет, и тогда начинаешь метаться из стороны в сторону. Мне обязательно нужно, чтобы под рукой было штук 25 разных систем, основанных на неординарных логиках. Я люблю свободу маневра.

Надеюсь, у тебя все в порядке и наши юные студентки не слишком тебя изнуряют, хотя, может быть, лучше надеяться на обратное.

Слушай, а правда, что Селин и Хемингуэй умерли в один день?

Надеюсь, у тебя все в порядке?..

Пусть они плачут,

твой — Генри Чинаски».

Я вытащил лист бумаги из машинки, сложил, надписал конверт, нашел марку. Ну вот, программа на вечер выполнена. Я допил бутылку, открыл другую и пошел вниз. Джон сидел перед выключенным телевизором. Я принес стаканы и сел рядом. Налил вина.