Читать книгу "Азазель - Борис Акунин"

— Что ж, скажу. Кокорина убила одна очень жестокаядама. — Бежецкая на миг опустила густые черные ресницы и обожгла из-подних быстрым, как удар шпаги, взглядом. — А зовут эту даму «любовь».

— Любовь к вам? Ведь он бывал здесь?

— Бывал. А кроме меня тут, по-моему, влюбиться не вкого. Разве в Ореста Кирилловича. — Она засмеялась.

— И вам Кокорина совсем не жаль? — подивился такойчерствости Фандорин.

Царица египетская равнодушно пожала плечами:

— Всяк сам хозяин своей судьбы. Но не хватит ливопросов?

— Нет! — заторопился Эраст Петрович. — Акакое касательство имел Ахтырцев? И что означает завещание на леди Эстер?

Гул голосов стал громче, и Фандорин досадливо обернулся.

— Не нравится мой тон? — громогласно вопрошалИпполит, напирая на нетрезвого Ахтырцева. — А вот это тебе, стручок,понравится? — И он толкнул студента ладонью в лоб, вроде бы несильно, ноплюгавый Ахтырцев отлетел к креслу, плюхнулся в него и остался сидеть,растерянно хлопая глазами.

— Позвольте, граф, так нельзя! — ринулся впередЭраст Петрович. — Если вы сильнее, это еще не дает вам права…

Однако его сбивчивые речи, на которые граф едва оглянулся,были заглушены звенящим голосом хозяйки:

— Ипполит, поди вон! И чтоб ноги твоей здесь не было,пока не протрезвишься!

Граф, чертыхнувшись, загрохотал к выходу. Прочие гости слюбопытством разглядывали обмякшего Ахтырцева, который был совсем жалок и неделал ни малейших попыток подняться.

— Вы здесь один на человека похожи, — шепнулаАмалия Казимировна Фандорину, направляясь в коридор. — Уведите его. Да небросайте.

Почти сразу же появился верзила Джон, сменивший ливрею начерный сюртук и накрахмаленную манишку, помог довести студента до дверей инахлобучил ему на голову цилиндр. Бежецкая попрощаться не вышла, и, посмотрев вугрюмую физиономию дворецкого, Эраст Петрович понял, что надо уходить.

Глава 5

в которой героя подстерегаютсерьезные неприятности

На улице, вдохнув свежего воздуха, Ахтырцев несколько ожил —на ногах стоял крепко, не качался, и Эраст Петрович счел возможным более его подлокоть не поддерживать.

— Пройдемся до Сретенки, — сказал он. — Там япосажу вас на извозчика. Далеко ли вам до дому?

— До дому? — В неровном свете керосинового фонарябледное лицо студента казалось маской. — Нет, домой ни за что! Поедемтекуда-нибудь, а? Поговорить хочется. Вы же видели… что они со мной делают. Каквас зовут? Помню, Фандорин, смешная фамилия. А я Ахтырцев. Николай Ахтырцев.

Эраст Петрович слегка поклонился, решая сложную моральнуюпроблему: порядочно ли будет воспользоваться ослабленным состоянием Ахтырцева,чтобы выведать у него необходимые сведения, благо «зутулый», кажется, и сам непрочь пооткровенничать.

Решил, что ничего, можно. Уж очень сыскной азарт разбирал.

— Тут «Крым» близко, — сообразил Ахтырцев. —И ехать не надо, пешком дойдем. Вертеп, конечно, но вина приличные. Пойдемте,а? Я вас приглашаю.

Фандорин ломаться не стал, и они медленно (все-таки студентаслегка покачивало) побрели по темному переулку туда, где вдали светились огниСретенки.

— Вы, Фандорин, меня, верно, трусом считаете? —чуть заплетаясь языком проговорил Ахтырцев. — Что я графа-то не вызвал,оскорбление снес да пьяным притворился? Я не трус, я вам, может, такоерасскажу, что вы убедитесь… Ведь он нарочно провоцировал. Это, поди, она егоподговорила, чтобы от меня избавиться и долг не отдавать… О, это такая женщина,вы ее не знаете!.. А Зурову человека убить, что муху раздавить. Он каждое утропо часу из пистолета упражняется. Говорят, с двадцати шагов пулю в пятаккладет. Разве это дуэль? Ему и риска никакого. Это убийство, только называетсякрасиво. И, главное, не будет ему ничего, выкрутится. Он уж не развыкручивался. Ну, за границу покататься поедет. А я теперь жить хочу, язаслужил.

Они свернули со Сретенки в другой переулок, невидный собой,но все-таки уже не с керосиновыми, а с газовыми фонарями, и впереди показалсятрехэтажный дом с ярко освещенными окнами. Должно быть, это и есть «Крым», сзамиранием сердца подумал Эраст Петрович, много слышавший про это известное наМоскве злачное заведение.

У широкого, с яркими лампами крыльца их никто не встретил.Ахтырцев привычным жестом толкнул высокую узорчатую дверь, она легко подалась,и навстречу дохнуло теплом, кухней и спиртным, накатило гулом голосов и визгомскрипок.

Оставив в гардеробе цилиндры, молодые люди попали в лапыбойкого малого в алой рубахе, который именовал Ахтырцева «сиятельством» иобещал самый лучший, специально сбереженный столик.

Столик оказался у стены и, слава богу, далеко от сцены, гдеголосил и звенел бубнами цыганский хор.

Эраст Петрович, впервые попавший в настоящий вертепразврата, крутил головой во все стороны. Публика тут была самая пестрая, нотрезвых, кажется, не наблюдалось совсем. Тон задавали купчики и биржевики снапомаженными проборами — известно, у кого нынче деньги-то, но попадались игоспода несомненно барского вида, где-то даже блеснул золотомфлигель-адъютантский вензель на погоне. Но главный интерес у коллежскогорегистратора вызвали девицы, подсаживавшиеся к столам по первому же жесту.Декольте у них были такие, что Эраст Петрович покраснел, а юбки — с разрезами,сквозь которые бесстыдно высовывались круглые коленки в ажурных чулках.

— Что, на девок загляделись? — ухмыльнулсяАхтырцев, заказав официанту вина и горячего. — А я после Амалии их и заособ женского пола не держу. Вам сколько лет, Фандорин?

— Двадцать один, — ответил Эраст Петрович, набавивгодик.

— А мне двадцать три, я уже много чего повидал. Непяльтесь вы на продажных, не стоят они ни денег, ни времени. Да и противнопотом. Уж если любить, так царицу! Хотя что я вам толкую… Вы ведь неспроста кАмалии заявились? Приворожила? Это она любит, коллекцию собирать, и чтобнепременно экспонаты обновлялись. Как поется в оперетке, elle ne pense qu'aexciter les hommes[9]… Но всему есть цена, и я свою ценузаплатил. Хотите расскажу одну историю? Что-то нравитесь вы мне, больно хорошомолчите. И вам полезно узнать, что это за женщина. Может, опомнитесь, пока незасосало, как меня. Или уж засосало, а, Фандорин? Что вы ей там нашептывали?

Эраст Петрович потупил взор.