Читать книгу "Акционерное общество женщин - Елена Котова"

Сергея она приворожила полностью, и Инна могла это объяснить лишь тем, что в Раисе было все, чего в ней самой не было никогда. Инне расхотелось жить, и она перестала сопротивляться недугам. Ей было даже как-то неловко требовать внимания Сергея к себе: что она может ему дать, кроме необходимости считаться с ее болезнями? Тем более по сравнению с Раисой. Так Инна и коротала свой век в давно осточертевшем особняке на Марбелье.

– Вот я и говорю, – отстаивала свою позицию Кыса, – что можно сложить из такого материала? Никакой дьявол не поможет. Безумную Аллочку в расчет принимать невозможно. Инна списанный материал, а про эту суку Раису и говорить не хочу… Но тем не менее скажу! Уж эта-то никак не могла претендовать на роль «новой жены», в отличие от шалав и длинноногих ланей, а вот поди ж ты. С другой стороны – Ирина. Согласились, не шалава она. Тогда почему ее муж бросил?

– Почему ее муж бросил – одному богу известно, с него и спрос, – сострила Катька. – Но в каком-то смысле ей повезло, что это произошло не в пятьдесят, а в тридцать и она вовремя спохватилась. Ваши аллочки, инночки и раисы – просто запущенный материал. Начать бы с ними работать с сорока, а еще лучше с тридцати, заставлять их думать. Думать их надо заставлять, понимаете? Тогда они были бы как Ирина. Или как мы с Полиной. Мы с ней уже пятнадцать лет думаем, как женщине с самой юности избавиться от страха, что молодость преходяща и что не надо сажать себе на шею мужиков, одновременно развращая их мыслью, что они – властелины мира. Просто потому, что это единственное, что мужчина хочет слышать от женщины.

– Можете и еще пятнадцать лет обдумывать, никто не запрещает. У тебя, Полина, это, понятное дело, от безделья, а Катька вроде вкалывает как мужик, откуда у нее-то силы берутся такой мусор в башке разводить?

– Пятнадцать лет – это срок, – вставила Кыса. – Дальше либо на свободу, либо замена расстрелом. Ирина, в отличие от вас, высокими материями не заморачивалась. Шарах мужа по яйцам, то есть по активам, откромсала сколько смогла, а еще мужика молодого завела. И самой веселее, и мужа позлить. А ты все ищешь какую-то глубокую основу…

– Кыса, так или иначе, из таких, как Ирина, уже «инночки», к счастью, никогда не получатся. У нее уже правильная установка: женщина сама создает правила, которые дают ей возможность быть счастливой. В отличие от Аллочки, не теряя разума, а стоя на земле обеими ногами. В отличие от Инночки – не погружаясь в трясину вечного горя. В тридцать не снесла подлянку от мужика и в пятьдесят не снесет.

– Можно подумать, что все подлянки только от мужчин, – вдруг заявила Алена, жуя яблоко. – У меня к ним особых претензий нет, ясно, что козлы, но я уже как-то приноровилась. А вот какие подлости бабы друг другу делают!

– Ой, Алена, ты меня опередила, я все ждала, чтобы сказать и об этом тоже. Это мало что меняет в наших с Катькой рассуждениях, потому что бабы делают друг другу подлянки опять-таки из-за мужиков. Вот Катька не даст соврать: похоже, нашу Иноземцеву в ее банке сливают.

Глава 3

Пожар, бордель и наводнение

Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины.

Каков он был, о, как произнесу,

Тот дикий лес, дремучий и грозящий,

Чей давний ужас в памяти несу!

Данте. «Божественная комедия».

«Ад. Песнь первая» (1307–1321).

Пер. М.А. Лозинского

Банк, куда Семеныч пристроил Иноземцеву, был не слишком большой, но и не маленький. Он прокачивал деньги крупной империи, в которой была такая уйма предприятий, холдингов, субхолдингов, строительных, торговых, провайдерских, инновационных и прочих компаний, что так называемый «клиентский блок», заведовать которым назначили Иноземцеву, был густ, как сборная солянка. Иноземцева гордилась обилием клиентов и не задумывалась о том, что оно объясняется лишь запретом даже смотреть на иные банки.

Отец-основатель империи, не очень понимая, зачем он по просьбе какого-то Семеныча, который ему был не сват и не брат, взял на работу эту самую Иноземцеву, поставив перед ней задачу привлечения новых, «внесистемных» клиентов.

Задача была невыполнима, поскольку Иноземцевой было строго запрещено выдавать кредиты чужим, когда и своим не хватало. Любил отец-основатель такие забавы: выживет – так приживется, а нет – так и хрен с ней. Иноземцева же не понимала, что результатов от нее никто никаких не ждет, и пыталась трепыхаться.

– Хочу поделиться с вами своим опытом работы в Америке, – с такими словами она почти каждый вечер, когда в банке оставалось лишь высшее руководство, приходила на вечерние посиделки к председателю банка. – Надо дать клиенту возможность наработать кредитную историю…

Председатель с интересом слушал рассказы, как нарабатывается в Америке кредитная история, а Иноземцева видела в его интересе признание собственной значимости и обожала председателя, смуглолицего красавца лет тридцати, которого на такой ключевой пост, как разруливание финансовых потоков империи, поставил сам отец-основатель.

Банк был обустроен по-домашнему. Начальником кредитного отдела была жена руководителя строительного субхолдинга, начальником казначейства – зять партнера отца-основателя, рекламой руководила дочь от первого брака одного из партнеров.

Основатель империи сбрасывал в банк весь отстойный человеческий материал, который надо было пристроить, не допуская до серьезного бизнеса. Для этого банк, качавший деньги в замкнутой системе сообщающихся сосудов, вполне подходил. Ущерба империи в нем нанести было невозможно, и смуглолицый председатель являлся скорее диспетчером, чем банкиром.

Однако и в нехитрой диспетчеризации можно было что-то случайно напутать, а то и ненароком украсть. Чтобы уберечь трюм империи от возможных течей, к юноше-председателю была приставлена первая и, заметьте, единственная жена отца-основателя, руководившая в банке планированием и комплайенсом одновременно.

Надежда Константиновна, некогда тонкая барышня из хорошей семьи, ныне усохшая вобла в трехтысячных костюмах, носила себя по банку как посланник мессии на земле, особо опекая юного смуглолицего председателя. Видимо, у нее был прирожденный педагогический дар… Вся эта конструкция была лишь еще одним подтверждением незаурядного ума отца-основателя, давшего жене утеху, банку устойчивость, а молодому дарованию – наставника и надзирателя.

Вечерние же посиделки Иноземцевой выбивались из течения жизни банка, тем более что Надежда Константиновна в принципе не понимала, зачем в их уютный банк приводить каких-то клиентов со стороны. Да и посиделки эти вечерние…

Поставив под ружье чад и домочадцев, Надежда Константиновна пошла на Иноземцеву войной. Мальчик-председатель был хоть и юн, но не дурак, и хотя Иноземцева была ему симпатична – женщина веселая, посидеть с ней вечерком за рюмочкой было в удовольствие, – быстро прикинул, что отец-основатель, а тем более какой-то слабознакомый Семеныч – далеко, а Надежда Константиновна рядом. И днем, и, практически, ночью. Ни на минуту не усомнившись в исходе семейной склоки, приключившейся на вверенной ему коммунальной кухне, куда судьба закинула золушку Иноземцеву, мальчик поддерживал ее по вечерам за рюмочкой, а днем же, на заседаниях разных комитетов, позволял всем так поддерживать Надежду Константиновну, что Иноземцева со своими инициативами оказывалась совершенно не к месту.