Читать книгу "Невеста Борджа - Джинн Калогридис"

— Римский сукин сын! — Тут Ферранте заметил меня и в порядке объяснения взмахом руки указал на лежащее на столе письмо. — Этот ублюдок назначил новый состав конклава кардиналов. И среди них — ни единой живой души из Неаполя, хотя у нас есть несколько достойных кандидатов. Зато он назначил двух французов. Да он насмехается надо мной!

Дед грохнул кулаком по столу. Хуана попыталась поймать его руку, но Ферранте ее выдернул.

— Этот лживый сукин сын надо мной насмехается! — Он вдруг тяжело задышал и приложил руку ко лбу, словно у него закружилась голова.

— Успокойся сейчас же, — сказала Хуана с не свойственной ей твердостью, — или я пошлю за врачом.

Ферранте ненадолго умолк и заставил себя дышать медленнее. Когда он заговорил снова, его слова звучали уже более обдуманно.

— Я сделаю лучше. — Он взглянул на меня. — Санча. Я не допущу свадьбы до тех пор, пока эта ситуация не будет исправлена. Я не допущу, чтобы принцесса королевства вышла замуж за сына человека, который насмехается над нами. — Он бросил гневный взгляд на лежащее на столе письмо. — Александру придется усвоить, что нельзя протягивать нам одну руку, а другой нас предавать.

Мой дед не забыл преступления, которое много лет назад совершил против него дядя Александра, Альфонсо, он же Папа Римский Каликст III. Каликст, которому не хотелось, чтобы неаполитанский трон занял незаконнорожденный, то есть Ферранте, поддержал анжуйцев.

И как бы сильно Ферранте ни нуждался в поддержке нового Папы, он так никогда до конца и не простил Борджа.

— Ваше величество, вы совершаете прискорбную ошибку, — настойчиво произнес мой отец. — Многие кардиналы стары. Они скоро поумирают, и мы сумеем добиться, чтобы их заменили верными нам неаполитанцами. Но тот факт, что у французов теперь есть свои люди в Ватикане, лишь усиливает необходимость установить связь с Папой.

Ферранте довернулся к нему и с прямотой, порожденной преклонным возрастом и ухудшением здоровья, сказал:

— Ты всегда был трусом, Альфонсо. Ты мне никогда не нравился.

Воцарилась неприятная тишина. В конце концов дед снова взглянул на меня и отрывисто произнес:

— Это все. Можешь идти.

Я присела в реверансе и поспешила удалиться, пока не расплылась в улыбке и не выдала своей радости.

На протяжении четырех месяцев, до самой зимы, я блаженствовала. Я возносила благодарности во время ежедневных молитв. Я была уверена, что святой Януарий счел мое благочестие заслуживающим того, чтобы дать мне возможность остаться с братом.

А потом произошло то, чего ожидали все, кроме меня.

Зима и лето в Неаполе одинаково умеренны, но в конце января 1494 года одна ночь выдалась настолько холодной, что я позвала донну Эсмеральду и еще одну фрейлину к себе в кровать; мы укрылись целой грудой меховых одеял и все равно дрожали.

Из-за холода я спала плохо. А может, я чувствовала, что приближается нечто недоброе, потому что не удивилась, как должна была бы, заслышав громкий стук в дверь. Чей-то мужской голос позвал:

— Ваше высочество! Ваше высочество, срочное дело!

Донна Эсмеральда встала. Свет камина окружил ее мягким коралловым сиянием, подчеркнув плавные изгибы тела в белой шерстяной ночной рубашке. Она дрожала от холода и куталась в меховое покрывало. Толстая коса, переброшенная через плечо, спускалась по груди к тонкой талии.

Лицо у донны Эсмеральды было встревоженное. Вторжение в столь поздний час не сулило никаких радостных вестей.

Я встала с кровати и зажгла свечу. Из соседней комнаты, от входа, доносились приглушенные голоса. Эсмеральда вернулась почти сразу же; у нее был настолько потрясенный вид, что я все поняла еще до того, как она открыла рот.

— Его величество очень болен. Он зовет вас.

Одеться как следует не было времени. Донна Эсмеральда принесла черный шерстяной плащ, помогла мне его надеть и заколола на груди брошью. Вкупе с моей шелковой длинной рубахой этого должно было хватить. Я подождала, пока донна Эсмеральда уложит мою косу узлом на затылке и закрепит шпильками.

Я пошла следом за мрачным молодым стражником, который нес фонарь, освещая нам дорогу. В молчании он привел меня к спальне короля.

Дверь была распахнута. Хотя стояла ночь и тяжелые шторы были опущены, я никогда еще не видела, чтобы в этой комнате было настолько светло. Все свечи в большом канделябре были зажжены, а на ночном столике горели три масляные лампы. Под позолоченной каминной полкой пылал яркий огонь, распространяя вокруг себя сильный жар и бросая отблески на золотой бюст короля Альфонсо.

В углу негромко совещались два молодых врача. Я узнала докторов Галеано и Клементе — они считались лучшими целителями в Неаполе.

Полог кровати был поднят; в центре кровати лежал мой дед. Лицо у него было темно-багровое, цвета «Лакрима Кристи». Глаза превратились в узкие щелочки, губы были приоткрыты, дыхание сделалось коротким и прерывистым.

Хуана сидела на кровати рядом с королем, ничуть не стыдясь своих босых ног и ночной рубашки. Волосы ее были распущены, и темная вьющаяся прядь упала на лицо. Она смотрела на супруга с такой нежностью и состраданием, какие я прежде видела лишь на изображениях святых. Левая рука короля покоилась в ее руках. Я поразилась тому, что этот человек, совершивший столько жестокостей, способен был внушить такую любовь к себе.

В кресле, стоящем в некотором отдалении, сидел мой отец. Он сидел, подавшись вперед, глядя на Ферранте и прижимая пальцы ко лбу и вискам; на лице его было написано совершенно нормальное человеческое смятение. В глазах, блестящих от невыплаканных слез, отражались бессчетные язычки пламени. Когда я вошла, отец взглянул на меня, потом быстро отвел взгляд.

Рядом с ним стояли его братья, Федерико и Франческо, не скрывавшие своего горя; Федерико даже не пытался сдержать слезы.

Наконец-то врачи обратили на меня внимание.

— Ваше высочество, — сказал Клементе. — Мы полагаем, что у его величества произошло кровоизлияние в мозг.

— Неужели ничего нельзя сделать? — спросила я. Доктор Клементе неохотно покачал головой.

— Простите, ваше высочество. — Он помолчал. — Прежде чем потерять дар речи, он звал вас.

Я была слишком ошеломлена, чтобы понять, как на это реагировать, настолько ошеломлена, что даже не могла заплакать, хотя и понимала, что король умирает.

Хуана подняла безмятежное лицо.

— Подойди сюда, — сказала она. — Он хотел видеть тебя. Подойди и сядь рядом с ним.

Я подошла к кровати, взобралась на нее с помощью одного из врачей и села справа от деда — Хуана сидела слева.

Я осторожно взяла обмякшую руку Ферранте и сжала ее.

И ахнула, когда его костлявые пальцы вцепились в мою руку, словно когти.

— Вот видишь, — прошептала Хуана. — Он узнает тебя. Он знает, что ты пришла.