Читать книгу "Заговор «Аквитания» - Роберт Ладлэм"

– Значит, вы еще не слышали? Тут они уже сами отыграли. Сейчас это подается как насильственное ограбление: он оказал сопротивление, в него стреляли, а потом подсунули пакеты с кокаином. Как только телефонные провода не перегорели, когда Джек Холлидей звонил из Сан-Франциско и клялся вышибить душу из швейцарского правительства… Он ведь играл за Стэнфорд, вы помните?

– Вы великолепны, Бубба.

– А я уж и не надеялся услышать от вас такие слова. Наконец-то вы отдали мне должное, молодой человек.

– Не такой уж и молодой человек, Ларри… Но я хотел бы кое-что у вас выяснить.

– Весь к вашим услугам.

– Анштетт. Лукас Анштетт.

– Мы разговаривали с ним вместе с Натаном. Он говорил очень убедительно. Мы согласились.

– В самом деле?

– В подробности мы с ним не вдавались. Но мы считаем вас лучшим в своей области, так что удовлетворить его просьбу было нетрудно. В фирме “Т.Б.С.” трудятся лучшие силы, и, если судья масштабов Анштетта подтверждает это, нам остается только поздравить себя с успехом, не так ли?

– Вас убедило его положение в суде?

– Бог с вами! Он даже предупредил нас: если мы согласимся он будет еще строже относиться к разбору наших апелляций. Такой уж у него милый характер – заранее говорит тебе: если ты ему уступишь, тебе же будет хуже.

– И вы ему поверили?

– Ну, Натан по своему обыкновению завел волынку о том, что есть, конечно, такие люди, с которыми проще всего согласиться, ибо они не мытьем, так катаньем, но своего добьются. Натан вообще склонен все усложнять, однако согласитесь, Джоэл, чаще всего он оказывается прав.

– Если у вас есть время три часа слушать пятиминутные доводы, – сказал Конверс.

– Он всегда все тщательно взвешивает, молодой человек.

– Не такой уж молодой… Все относительно.

– Да, чуть было не забыл: звонила ваша жена… Простите, бывшая жена.

– Да?

– Ваше имя упомянули то ли в передаче по радио, то ли по телевизору, вот она и захотела узнать, что произошло.

– И что вы ей сказали?

– Что мы пытаемся связаться с вами. Но нам было известно тогда не больше, чем ей. Она очень расстроилась.

– Прошу вас, позвоните ей и скажите – со мной все в порядке. У вас есть ее номер телефона?

– Есть, у Джейн.

– Значит, я могу считать себя в отпуске?

– С полным сохранением содержания, – подтвердил Тальбот из Нью-Йорка.

– Это лишнее, Ларри. Тут мне дают целую кучу денег, так что можете сэкономить на учрежденческих расходах. Буду недели через три-четыре.

– Я не собираюсь экономить на вас, – сказал старший партнер фирмы. – Раз уж у меня трудится лучший специалист в своей области, то я намерен удержать его. Деньги мы будем переводить на ваш счет в банке. – Тальбот немного помолчал, а потом спросил тихим, взволнованным голосом: – Джоэл, я должен спросить вас: то, что произошло несколько часов назад, как-то связано с делом Анштетта?

Конверс до боли сжал телефонную трубку.

– Абсолютно не связано, – ответил он.

Миконос – выжженный солнцем, как бы выбеленный островок в группе Цикладских островов – издавна считался скромным соседом Делоса. Со времен Барбароссы подгоняемые попутным ветром корабли завоевателей нередко подходили к его берегам: турки, русские, киприоты и, наконец, греки то захватывали, то оставляли этот клочок земли. Внезапно он оказывался в центре событий, а потом вновь предавался забвению. И так вплоть до появления здесь стройных силуэтов роскошных яхт и самолетов – символов совсем иного времени. Приземистые мощные автомобили – “порше”, “мазерати”, “ягуары” – мчатся теперь по его узким дорогам мимо вертикальных мельниц и белых церквей; новый тип поселенцев пополнил его немногословных обитателей, по традиции добывавших себе средства к существованию торговлей и морем. И древний Миконос – в далеком прошлом главная гавань кичливых финикийцев – превратился ныне в туристскую приманку Эгейского моря.

Первым же рейсом Конверс вылетел в Афины, а оттуда уже более легким самолетом добрался до острова. Хотя он потерял час при смене часовых поясов, было около четырех часов, когда такси медленно проползло по улочкам раскаленной, ослепительно белой гавани и остановилось перед белым входом в банк. Фасад его выходил на набережную, яркие рубашки и невероятной расцветки платья, вид лодок, скользящих по легким волнам в сторону главного пирса, – все говорило о том, что огромный туристический корабль управляется знающими людьми.

Миконос был ослепительно прекрасной ловушкой для туристов, которые оставляли свои деньги на этом белом острове: с первых рассветных лучей до пылающих закатов таверны и магазины кишели людьми. Прилетели черные дрозды, и шляпы греческих рыбаков исчезли с полок магазинов, переместившись на головы пригородных жителей от Гроссе-Понте до Шорт-Хиллз. А когда наступала ночь, начинались другие игры, их затевали прекрасные, не имеющие возраста, свободные дети голубого океана. Взрывы смеха, сопровождаемые звоном драхм, когда их пересчитывают и тратят, особенно тратят, приводят в изумление тех, кто занимает огромные каюты на самых высоких палубах роскошных кораблей. Там, где Женева отталкивает, Миконос притягивает…

Джоэл позвонил в банк прямо из аэропорта, не имея ни малейшего представления о часах его работы, зная только имя банкира, с которым ему предстояло иметь дело. Костас Ласка-рис весьма сдержанно приветствовал его по телефону, предупредив, что для совершения операции потребуется не только паспорт, который будет проверен на спектрографе, но и оригинал письма Э. Престона Холлидея с его собственноручной подписью, которая также будет должным образом сопоставлена с тем ее образцом, который оставил в банке покойный мистер Э. Престон Холлидей.

– Мы слышали, что он был убит в Женеве. Это очень неприятно.

– Я непременно передам его жене и детям, как вас тронула эта трагедия.

Конверс расплатился с такси и поднялся по небольшой белой лестнице ко входу, неся чемодан и атташе-кейс, радуясь хотя бы тому, что охранник распахнул перед ним двери. Он был в форме, приводившей на память давно забытые изображения безумного султана, поровшего кнутом женщин, которые не могли возбудить его.

Костас Ласкарис оказался совсем не таким, каким представлял его себе Джоэл после довольно короткого бессвязного телефонного разговора. Это был лысеющий человек лет шестидесяти, с приятным лицом и теплыми черными глазами. По-английски он говорил довольно бегло, но чувствовалось, что изъясняться на нем ему трудновато. Первые же слова, которые он произнес, поднимаясь со своего места и приглашая Конверса сесть, также опровергали первоначальное впечатление.

– Прошу извинить меня за то, что мои слова относительно мистера Холлидея могли показаться вам бестактными и грубыми. Все случившееся действительно очень неприятно, но я просто не знаю, как это выразить по-английски. А кроме того, сэр, трудно скорбеть о человеке, которого ты никогда не знал.