Читать книгу "Переписывая прошлое: Как культура отмены мешает строить будущее - Пьер Весперини"

того чтобы представить план кампании по спасению этой науки, Падилья Перальта начал ее громить. Вот как это было описано в Times:

«Падилье понадобилось десять минут, чтобы составить обвинительное заключение для своей области знания. “Если бы кто-то задался целью создать дисциплину, институты и протоколы контроля которой были бы явно направлены на делегитимацию цветных ученых, – говорил он, – он не смог бы придумать ничего лучше того, что сделали с классической историей и литературой”. Падилья довольно бескомпромиссно высказался о “соучастии филологов-классиков в системной несправедливости” ‹…›. Он назвал свою дисциплину “одновременно вампиром и каннибалом”, опасной силой, которая ранее использовалась для убийства, порабощения и угнетения. “Он выразил сомнение в том, что эта дисциплина заслуживает будущего”, – прокомментировал Денис Фини, латинист из Принстона».

Вот уже несколько лет, объясняет Times, Падилья «открыто говорит о вреде, причиненном классиками за два тысячелетия, прошедших со времен Античности, [имея в виду] оправдание рабства, расовой теории, колониализма, нацизма и других фашистских движений XX века с помощью классических текстов».

Итак, пишет Times, подытоживая его размышления, «классика и “белизна” – это кости и мышцы одного тела: они росли и крепли вместе и, возможно, должны вместе умереть». Некоторые специалисты по классическим дисциплинам, опрошенные Times, возражают Падилье. Они говорят, что классика действительно использовалась для оправдания ужасов современности, но одновременно она воспитывала и тех, кто боролся с этими ужасами. Снова приведу цитату из Times, чтобы максимально точно передать суть американских дебатов:

«Именно на античные тексты опирались в своей борьбе за равенство движения за гражданские права и маргинализованные группы по всему миру, начиная с афроамериканцев и заканчивая ирландскими республиканцами и гаитянскими революционерами, которые считали своего лидера, Туссена Лувертюра, черным Спартаком. Для феминисток, таких как Симона де Бовуар, героини греческих трагедий – неукротимые, одержимые справедливостью разрушительницы, подобные Медее Еврипида, – стали символами сопротивления патриархату, а описания однополой любви в поэзии Сафо и в платоновских диалогах давали надежду и утешение писателям-геям, таким как Оскар Уайльд».

Таких примеров можно привести множество, включая Нельсона Манделу, который читал древнегреческие трагедии в своей тюрьме на острове Роббен и даже играл Креонта в «Антигоне» Софокла, а позже говорил своему биографу:

«Такие пьесы, как “Антигона” ‹…› Понимаете, эти греческие пьесы действительно стоит прочитать. Это как классика, понимаете, произведения Толстого и тому подобное, потому что после чтения ‹…› этой литературы вы всегда выходите из нее ‹…›, ощущая себя очень возвышенными и углубив свою чувствительность к ближним. Это одно из величайших переживаний ‹…›, которые можно испытать, понимаете, – чтение греческих трагедий и греческой литературы в целом»{172}.

Падилья, однако, «не согласен с коллегами, которые говорят о прогрессивном (радикальном) использовании античной литературы», поскольку «считает, что такие примеры меркнут перед лицом долгого союза этой научной дисциплины с силами господства и угнетения». Вполне справедливо.

Другие коллеги утверждают, что эта дисциплина уже давно перестала защищать «белизну». Напротив, «курсы по гендеру и расе в Античности стали обычным делом и пользуются большой популярностью у студентов». Начиная с 1970-х годов появилось довольно много работ, посвященных «женщинам, низшим слоям населения, рабам и иммигрантам» в античном обществе. При этом ученые-классики один за другим разрушают мифы о «белизне».

Но и этого недостаточно, считает Падилья. Работа этих ученых заключается не в том, чтобы «указывать пальцем на ту или иную ложь», заявил он на конференции в 2017 году. «Недостаточно просто занять позицию профессора, квалифицированного специалиста по истории Древнего мира и классической филологии, который много знает и может заметить эти ошибки».

Что же следует делать?

Следует взорвать канон и радикально пересмотреть дисциплину. Классические науки заслуживают выживания только в том случае, если станут «протестной площадкой» для сообществ, которые были их жертвами.

Но, возможно, даже этого будет недостаточно, и тогда придется, сообщает Times, «распустить кафедры классической истории и филологии и перераспределить их сотрудников на кафедры истории, археологии и иностранных языков».

В данном случае кризис европейской культуры проявляется не столько в серьезности выступления Падильи, сколько в невероятно низком уровне аргументов его противников.

Когда разгорается спор, который может иметь столь далекоидущие последствия, ограничиться приведением противоположных примеров – худшая тактика контрнаступления из всех возможных. Напротив, нужно рассуждать диалектически, то есть отталкиваться от аргументов оппонента и показывать, чего они стоят на самом деле.

Ведь достаточно присмотреться к ним повнимательнее – и станет видно, что они опираются на ряд логических недоразумений. Итак, давайте на минуту допустим, что классическая филология действительно представляет собой то, что описывает Падилья. Сотни, тысячи примеров доказывают, что его описание неверно. Но предположим, что он прав. Почему это должно привести к отмене самой дисциплины?

Что такое классическая филология? Это наука, цель которой заключается в постижении греко-римской Античности через изучение древнегреческих и латинских текстов. Именно изучение текстов отличает ее, например, от древней истории, где встречаются (увы, все чаще) люди, обладающие лишь весьма фрагментарным знанием древнегреческого и латыни.

Делая из своего описания классической филологии вывод о необходимости ее упразднения, Падилья совершает первую логическую ошибку: он путает цель дисциплины с ее практикой. Если бы классическая филология работала так, как он говорит, это означало бы, что она стремится к своей цели не так, как должно. Например, целью физики является постижение природы. Веками в университетах преподавали аристотелевскую физику – неверную, как теперь всем известно. Поэтому Галилей, Декарт, Ньютон говорили, что физику нужно преподавать иначе. Но они не говорили, что физика должна быть уничтожена.

Если же мы решаем, что какую-то дисциплину нужно упразднить, потому что она функционирует неправильно, то отсюда следует, что уничтожены должны быть все дисциплины. Ведь со времен первых университетов богословы, философы, врачи, юристы, биологи и физики обслуживали и оправдывали самые отвратительные преступления. Так почему нужно как-то выделять из всех ученых именно филологов-классиков? Неужели мы считаем, что историки, лингвисты и археологи вели себя более добродетельно, чем латинисты и эллинисты? Достаточно вспомнить масштабное соучастие археологии в преступлениях фашизма и нацизма.

Впрочем, все это слишком хорошо известно, так что нет нужды приводить еще какие-то примеры. Их бесчисленное множество. История западного университета на протяжении многих столетий была историей власти, которая служила верховной власти{173}. Но и в этом случае речь идет о практике, которую следует отличать от истинной цели всех наук – поиска истины.

Здесь кроется вторая логическая ошибка. Давайте снова начнем рассуждение с аргумента Падильи. Греки и римляне вели себя плохо (у них были рабы, женщины не могли выходить на улицу с непокрытой головой и т. д.), а значит, наука, которая их изучает, должна быть уничтожена. Но изучать – одно дело, а одобрять – совсем другое. Ученый описывает, но не выносит суждений. Классический филолог, который одобряет или осуждает древних авторов, ставит себя вне науки. Он имеет полное право высказывать свое мнение, если хочет, но не вправе выдавать это мнение за научное знание.

Так мы подходим к третьей логической ошибке. Классическая филология может выжить, только если станет «протестной площадкой». Но научные дисциплины не предназначены для какой-либо политической роли. Опять же, исследователь имеет полное право (а то и обязанность) принимать на себя политические обязательства, в том числе основанные на его научной деятельности. Хрестоматийный пример – Пьер Бурдье. Но его научную деятельность ни в коем случае нельзя рассматривать как политическую. Главное в науке – поиск истины. И эта цель ни в коем случае не должна подчиняться политическим убеждениям исследователя.

В статье упоминается случай с чернокожей аспиранткой: «Дочь владельца похоронного бюро из Нью-Мексико [рассказывает], как перед приездом в Принстон опасалась, что не сможет совместить свой интерес к классической филологии с приверженностью социальной справедливости. “Я боялась, что не смогу изучать древних авторов и менять мир к лучшему так, как мне хотелось бы”, – утверждает она. “[Благодаря Падилье Перальте] мое представление о том, что