Читать книгу "MITI и японское чудо. Рост промышленной политики, 1925-1975 гг. - Чалмерс Эшби Джонсон"

превратились в то, что одна группа ученых называет "правительственным классом" или "служилым дворянством". Составляя около 6-7 процентов населения, эти самураи еще не сформировали бюрократию, если под ней понимать то, что Вебер Ирас называл наиболее национальной формой государственного управления. По Веберу, истинная бюрократическая власть принадлежит "офису", и бюрократическая власть в этом смысле "не устанавливает отношения с "yeJ-sa", как вера вассала или ученика при феодальной или родовой власти, но скорее посвящена внутренним и /iiiictio "ci целям". В период Токугава самураи стали административными чиновниками, а не воинами, но они по-прежнему занимали статус, за который получали жалованье, а не обладали определенной компетенцией, за которую им платили жалованье". Этот акцент на статусе, а не на выполнении профессии, был передан по Конституции Мэйдзи бюрократам, которые пользовались таким положением легально, пока Конституция 1947 года не положила этому конец, и их преемникам, которые все еще пользуются им неформально более тридцати лет спустя из-за сохранения традиции и бюрократического доминирования в послевоенной Японии.

Лидеры Мэйдзи не планировали увековечивать самурайское правление под новой личиной, равно как и не были заинтересованы в создании современного государственного чиновничества. Причины создания "неполитической" гражданской бюрократии были, по сути, сугубо политическими. Они пытались отреагировать на резкую критику общественности в адрес монополии на власть двух лейаульных доменов (Сацума и Клиосли ii), которые возглавили успешное движение против сёгуната Токугава, и коррупции, которую это господство порождало. Они также надеялись продемонстрировать свою "современность" Твесфу, чтобы ускорить пересмотр неравноправных договоров, которые были навязаны Японии. И, что особенно важно, они хотели сохранить авторитарный контроль после 1890 года, когда открылся новый парламент (Национальный совет) и политические партии начали публичную кампанию за долю власти".

Государственная бюрократия и кабинет министров появились в Японии за пять-двадцать лет до принятия конституции Мэйдзи, создания парламента и формирования политических партий. Результаты были предсказуемы. Стремясь предотвратить конкурентные претензии на собственную власть со стороны лидеров политических партий, олигархи Мэйдзи создали слабый парламент, а также попытались уравновесить его бюрократией, которую, по их мнению, они могли укомплектовать своими сторонниками или, по крайней мере, держать под своим личным контролем. Но со временем, когда бюрократия заняла центральное место в правительстве и ушла из жизни олигархов, бюрократы - как военные, так и гражданские - стали присваивать себе все больше и больше власти".

Бюрократов довоенной Японии не любили, но их пересматривали. Многие японцы возмущались тем, что после того, как Япония стала единым государством, в стране сохранились Сатсиима и Клиош£и пи'ивеге, и новая бюрократия, прошедшая специальную подготовку и открытая для всех, и в то же время, когда они проверяли свои таланты на беспристрастных экзаменах, было явным улучшением по сравнению с господством Сацумы и Клаослии. Политические партии были альтернативой государственному чиновничеству, но их слабость заключалась в том, что они всегда появлялись на политической сцене вторыми. Бюрократия претендовала на то, чтобы отстаивать национальные интересы, а партии характеризовались как отстаивающие только местные или специфические интересы. По мере индустриализации Японии партии постепенно приобретали влияние как представители дзайбацу и других имущественных интересов, но они так и не создали массовой базы. Одной из причин этого был тщательный контроль над расширением избирательного права. Другая причина заключалась в том, что в одной из палат Сейма, Палате пэров, доминировало бюрократическое сословие, которое обеспечивало прямое императорское назначение своих старших отставных членов в пэры, где они легко превосходили титулованных членов в политическом мастерстве". Короче говоря, вопрос о том, были ли военные и гражданские бюрократы эпохи после Мэйдзи действительно самыми способными лидерами нации, стал спорным: они эффективно упредили большинство центров власти, из которых им могли бросить вызов. Борьбы было много, и конечный результат не был предрешен, но в конечном итоге бюрократическая карьера стала самым важным путем к политической власти. Например, ни один из министров кабинета Тёйо, сформированного в октябре 1941 года, не был избранным членом Сейма.

Довоенные бюрократы были не "государственными служащими", а "чиновниками императора" (len iiô rio kuiii'i), назначаемыми им и подотчетными только ему. Назначение на должность наделяло их статусом кми, примитивное значение которого в китайском оригинале - резиденция мандарина, возглавляющего город, и которое все еще сохраняет часть этого раннего значения в современном употреблении для обозначения судей (согласно одному из юридических авторитетов, кан обозначает чиновников с йоксёром, не сильно ограниченных законом).Этот высокий социальный статус связывал их с самураями и послевоенными бюрократами, поскольку они обладали внутренним, а не внешним, или юридически-рациональным, авторитетом. Это означало, что они были в значительной степени свободны от внешних ограничений. "Современный бюрократ, - пишет Хендерсон, - конечно, не идентичен бюрократу-воину времен Токугавы или даже новому императорскому бюрократу довоенной Японии, получившему университетское образование. Но все они до недавнего времени были в значительной степени выше закона в условиях независимого судебного контроля". Вместо верховенства закона Хендерсон приходит к выводу, что "преобладает верховенство бюрократов". "Исомура и Иеронума согласны с ним. Даже в послевоенном мире, утверждают они, Япония имела администрацию "ради граждан", а не администрацию, осуществляемую при "участии граждан".

Помимо статуса, бюрократы современной Японии унаследовали от самураев нечто сопоставимое с их этическим кодексом и элитарным сознанием. Канаяма Бундзи обращает внимание на откровенную элитарность и чувство меритократии, которые ассоциируются в современной Японии с молодыми мужчинами (и немногими женщинами), сдающими невероятно конкурентный экзамен на звание государственного служащего высшего уровня и затем поступающими на работу в министерство. Он ссылается на долгие часы работы, которые они должны выполнять без жалоб, на то, что их отправляют за границу для получения последипломного образования в элитных университетах, на тему "самопожертвования ради общественного блага", пронизывающую большинство министерств, и на лекции, которые читают новым рекрутам в первые годы работы в министерстве их "старшие", включая тех, кто ушел с государственной службы и занял влиятельные посты в промышленности или политике. Он полагает, что все эти особенности складываются в "путь бюрократа". Конечно, многие довоенные бюрократы происходили из самурайских семей, где этика служения сохранялась в течение десятилетий после того, как самураи как класс были уничтожены. Как отмечают Блэк и его коллеги, "после расформирования самурайских администраций по всей Японии образовалась гражданская бюрократия, примерно в одну десятую часть превышавшая общее число бывших глав самурайских семей. В большинстве своем набранные изначально из сословия самураев и имевшие высокий статус верных представителей императора, а не сёгуна или даймё, как раньше, эти бюрократы приобрели некоторый ореол, ранее присущий самураям".

Эта "аура", ранее присущая самураям, до сих пор присутствует в некоторых терминах, которые сегодня ассоциируются с бюрократами. Например, правительственные органы принято называть