Читать книгу "Лисий перевал : собрание корейских рассказов XV-XIX вв. - Антология"

И была среди них примечательная девушка, хотя не очень-то и красивая. Самун спросил о ней.

— Да это ж и есть та самая кисэн, которую я тебе прочу! — воскликнул военный.

А Самун и глаз не отводил от нее, всей душой потянулся он к этой девушке. Столы ломились от изысканных яств, но Самуну все казалось невкусным. Хозяин и слуги подносили ему вино, выступал и он с ответными речами. И тут военный велел этой самой кисэн поднести чашу Самуну. Самун радостно принял чашу, заговорил с девушкой, и похоже было, что страсть целиком им завладела. Этой же ночью они легли спать вместе на террасе Манходэ — «Вид на озеро».

С той поры Самун и кисэн страстно полюбили друг друга, не расставались и на короткое время. Даже средь бела дня запирали они дверь, опускали шторы и, обнявшись под одеялом, не вставали с постели. Хозяин, желая услужить им, приносил еду, но они и с ним не хотели видеться. Так провел Самун со своей кисэн много дней подряд.

Как-то военный чиновник, решив обуздать эту безумную страсть, вошел в комнату Самуна. И все, что он увидел, так это были только два тела, которые сплелись в тесном объятии.

— Я тобой недоволен! — сказал он.

После этого Самун вроде бы образумился, поклялся даже, что оставит девушку. Но, хотя он и отправился дальше инспектировать одну за другой округи, сердце его оставалось с ней.

Однажды возвращался он с правителем уезда Ё Кимуном из Кимхэ в Мильян. Кони их шли рядом — узда в узду. Самун нервничал. Завидя верстовой столб, он непременно посылал слугу узнать, сколько ли осталось до Мильяна, сменял лошадей, нахлестывал их плетью, будто опоздать боялся. Но вот, уже на подступах к городу, в отдалении неожиданно показались неясные очертания какого-то строения.

— Что там за дом? — спросил Самун у слуг.

— Да это же Ённамский павильон! — ответили ему.

Самун прямо-таки запрыгал в седле от радости и весело рассмеялся. А Кимун сложил парные строфы, в которых говорилось:

Кони рысью идут легко,

     минуя поля и пашню.

Облако там, далеко,

     задело крылом за башню.

Близится встречи час,

     сзади остались горы.

Дом ожидает нас,

      в окнах — зеленые шторы.

О, как нам туда охота,

      к женщинам в длинных халатах.

Но закрыты, увы, ворота

      в тех высоких палатах!

В Ённамском павильоне Мильяна Самун оставался дней десять. Однако он должен был возвратиться в столицу. Хозяин, сочувствуя Самуну, устроил для него прощальный пир в павильоне, всячески ублажал его, но тот был безутешен. А когда он расставался со своей кисэн в предместье города, крепко сжал ее руки, уехал, всхлипывая от огорчения.

Прибыв на почтовую станцию, до глубокой ночи не смог уснуть. Блуждал, маясь, по двору. Наконец со слезами на глазах сказал смотрителю:

— Уж лучше мне умереть, чем возвращаться в столицу. Если бы ты помог мне снова встретиться с возлюбленной, ей не пришлось бы оплакивать меня!

Смотритель сжалился над Самуном, дал ему свежих лошадей. Ночью проскакал Самун галопом несколько десятков ли и на восходе солнца был уже в Мильяне. Краснея от стыда, неожиданно для всех вошел он в управу. Свое чиновничье платье с серебряным поясом оставил Самун смотрителю и теперь одет был в простую гражданскую одежду. Пешим вышел он за бамбуковую изгородь управы. У старухи, которая доставала воду из колодца, Самун спросил:

— А где живет семья Тонби? (Тонби — было имя его кисэн, с которой он так жаждал встретиться.)

— Да вон пятый дом на той стороне их и есть, — ответила старуха.

— А меня ты знаешь?

Старуха долго и пристально разглядывала Самуна, потом сказала:

— Да, я вас знаю. Вы не иначе как тот самый начальник, который прошлой осенью запретил взимать незаконные подати!

— Да нет, — возразил Самун, отвязывая кошелек с деньгами и отдавая его старухе, — вовсе я не тот человек. Я инспектор — посланец государя. Вот хочу увезти с собой Тонби.

— Тонби, — сказала старуха, — живет со своим законным мужем, Пак Сэном. Увезти вы ее не сможете.

— Встречаться с Пак Сэном у меня нет надобности. Рад был бы хоть весточку получить от Тонби. Если б могла ты передать ей от меня словечко, я бы щедро вознаградил тебя!

Старуха пришла в тот дом, передала слова Самуна. Кисэн, в сильном смущении воскликнула:

— Как обидно. Но ведь не могу же я решиться на такое!

— Да это же позор для меня! — закричал Пак Сэн, слышавший речи старухи. — Он человек ученый, да ведь и я не безграмотный. Какой стыд для меня, почтенного человека. Видеть его не хочу! — и он в негодовании ушел из дома.

А Самун водворился в доме родителей кисэн. В управе знали об этом и тайком снабжали его рисом. Несколько дней прожил здесь Самун. Родители женщины были очень недовольны этим и в конце концов выгнали из дома их обоих. И вот эти двое оказались в бамбуковой роще, обнялись крепко, навзрыд заплакали. А люди из соседней деревни услышали, как они голосят. Узнав, в чем дело, наперебой стали угощать их вином и закусками.

Самун страстно хотел уехать вместе с кисэн. У него было только три лошади. На одной он ездил сам, на другой — его телохранитель, а на третьей он возил короб с постельными принадлежностями. Телохранитель может идти и пешком, решил Самун. Он велел кисэн взять у того лук и стрелы, сесть верхом на его лошадь. Телохранитель же должен был следовать за ними. Однако сапоги у него были очень тяжелые, мешали ему идти быстро. Тогда он снял сапоги, связал их веревкой и повесил на шею лошади. Вот так они и возвратились на почтовую станцию. Смотритель принял у Самуна шляпу и пояс, бросил их на каменные ступени лестницы и воскликнул:

— Много здесь бывало людей, которые приезжали с инспекцией, но такого страстного мужчины мы еще не видывали!

Когда через несколько лун, отправив кисэн обратно в Мильян, возвратился Самун в столицу, оказалось, что жена его умерла.

Он погрузил гроб с телом жены на повозку, вывез его за город и похоронил.

Вскоре после этого Самун снова отправился в Мильян, прибыл на почтовую станцию Ючхон — «У ивовой реки». Здесь он сложил такое стихотворение:

Ветерок доносит в горы

     ароматы слив.

Их цветущие уборы

     вызывают