Читать книгу "Детский сеанс. Долгая счастливая история белорусского игрового кино для детей - Мария Георгиевна Костюкович"

дети и те знают тайны, доступные только «своим», они члены наглухо закрытого сообщества, окруженные «чужими»,– такова обычная картина мира в кино тридцатых. Шпион, связавшись с кулаком и попом, даёт им задание: воспользоваться учебной тревогой на манёврах, чтобы посеять панику и навредить государству. План проваливается, вредителей разоблачают, манёвры проходят успешно. Тенденциозные, назойливые отрицательные образы перешли в этот фильм из кино двадцатых годов и из окон РОСТА48: кулак, и поп, и шпион, похожий на белогвардейца. Спектакль неинтересный, школьники не стесняясь скучают, но послушно агитируют за бдительность, и в финале хор зрителей, размахивая руками в такт, воинственно поет песню «Бей тревогу!», где есть слова «Нельзя войну сложа руки ждать, учись бороться, учись побеждать!», – это пугающее зрелище единственное в белорусском детском кино обозначило шпиономанию и паранойяльный психоз культуры тридцатых.

Впрочем, кино тридцатых годов совсем не такое однородное, как кинематограф двадцатых: оно уже научилось у заграничных фильмов разным жанрам, заметно охладело к авангардным формальным изыскам, стало сюжетным и наловчилось связно рассказывать вполне увлекательные истории.

К середине десятилетия несколько жанровых направлений обозначилось и в советском детском кино. В одну сторону шла линия постановочных, натужно театрализованных, тяжеловесных экранизаций главных приключенческих книжек детства: так на «Украинфильме», «Мосфильме» и Одесской киностудии были сняты старательные, с песнями, сохранившимися до сих пор, «Дети капитана Гранта» и «Том Сойер», «Таинственный остров». Эти фильмы не пытались скрыть, что корабль, плывущий к тридцать шестому градусу южной широты, пылится в углу съемочного павильона и погрызен мышами, а костюмы перешли кинофабрике после закрытия соседнего театра. Но все же это были добросовестные экранизации захватывающей прозы, без которой не обходится ни одно детство, – нить, соединившая революционную, перечеркнувшую прошлое культуру с досоветской. В 1935 году мастер кукольной анимации и будущий классик детского кино, режиссер незабвенных «Алых парусов» Александр Птушко ставит экранизацию Джонатана Свифта – основательного, тенденциозного, осторожного «Нового Гулливера» с потрясающим анимационным мастерством, десятками крошечных куколок-лилипутов, наделенных чудесной мелкой моторикой и естественно существующих в кадре с актерами-людьми.

В это же время прочерчивается линия фантастических фильмов для детей. Василий Журавлев ставит на «Мосфильме» первоклассный «Космический рейс» о том, как в 1946 году пионеры прокрадутся на первый космический корабль и побывают в космосе, и там найдут, кого выручить из беды. Консультанты фильма – Константин Циолковский и Александр Микулин, главный советский авиаконструктор. Благодаря его чертежам и теоретическим выкладкам в фильме вполне правдоподобны перегрузки и невесомость, не говоря уже об устройстве космического корабля, громадного и потрясающего, выполненного с не менее потрясающим мастерством режиссером комбинированных съемок Федором Красным. Появляется даже антиутопия о том, как роботы-надзиратели убивают своего создателя-альтруиста, – тяжеловесная «Гибель сенсации (Робот Джима Рипль)» 1937 года. Впрочем, в 1933 году кинофантастику остановили постановлением: фантастам велели сосредоточиться на будущем в пределах ближайших десяти пятилеток, не дальше. Это называлось «ближним прицелом»: предполагалось, что к этому времени человек не выйдет в космос, а просто построит социалистическое общество. Но вопреки прогнозам, полет в космос произойдет раньше прибытия в социализм, всего через шесть пятилеток. После запуска первого космического спутника программу развития фантастики пересмотрят и одобрят «дальний прицел» – право фантастов смотреть в отдаленное будущее и путешествовать в космосе. Это будет еще нескоро, а в 1933 году помилуют только жанр сказки, и к концу десятилетия придет время сказок: поставят «Волшебное зерно», «Василису Прекрасную» и, разумеется, главную сказку эпохи «Золотой ключик».

С пунктуальной регулярностью выходят на экран социальные драмы, потомки агитфильмов, с простейшей задачей изобразить преимущества детства в советской стране в сравнении с бедственным его положением в капиталистических странах: такими стали, например, «Рваные башмаки» Маргариты Барской и созданный по этому образцу белорусский фильм «До завтра» Юрия Тарича. В нем ученики белорусской гимназии в Западной Беларуси долго терпят издевательства и бегут через границу в советскую Восточную Беларусь.

Но куда более мощным стал поток наполовину приключенческих, наполовину агитационных фильмов о детях, которые участвуют в войне или иначе помогают защитить родину – охраной границы, помощью пограничникам. Из эпохи супергероев в детское кино тридцатых перешли дети-герои гражданской войны, вроде персонажей фильмов «Митька Лелюк» и «Федька», все на одно лицо, все «сыновья полка», однажды взятые на поруки и ставшие хорошими солдатами.

Образ сына полка проявил парадоксальные идейные перемены, объяснимые культом личности: кончился бунт детей, которые не хотели быть похожи на отцов, и пришла пора достойного сыновства, наследования отцам. Подспудно переменился и образ родителей: они не без изъяна, но вполне удовлетворительны и достойны подражания. Вместе с тем усилилась мифологема Родины-матери и сына Родины, и казалось, не было фильма, в чьей счастливой развязке не мелькнула бы патриотическая реплика о лучшей в мире советской стране. Раздражающий идеологический ход выглядит даже закономерным в аспекте художественном: коль скоро страну создали из хаоса пионеры двадцатых, ушедшие всемогущие титаны, то и страна встала незаурядная. Хотя есть еще более простое объяснение этому поклонению, связанное с эгоцентризмом детства: детство всегда пространство лучшего. Оно восхищается лучшими в мире папой и мамой, живет в лучшем в мире доме на лучшей в мире улице. В этом лучшем мире и страна лучшая, просто потому, что она своя, принадлежащая детям.

Как только художественный мир разделился на «наш» и «их», образы границы и пограничника стали самыми важными и переросли в мифологему. Границу охраняли, ловили ее нарушителей, через границу бежали из капиталистического ада в советский рай, а в кинематографе приграничной республики БССР образ пограничника на все будущие годы стал знаковым и повел долгую тематическую линию во взрослом и детском кино, от «Дочери Родины» 1937 года к «Следам на воде» 2017-го.

Паранойяльные фильмы о бдительности тоже прилегают к этой линии, провозглашая и в художественном измерении оправдывая репрессии и чудовищную мораль: даже близкому нельзя доверять, потому что он может хотеть зла Родине, «быть чужим» и угрожать «своим». Белорусское детское кино сумело обойти их стороной, возможно, благодаря малому производственному плану и большим производственным трудностям кинофабрики «Советская Белорусь» и треста Белгоскино. Единственным доказательством шпиономании осталась сюрреалистическая «Печать времени».

Словом, детское кино тридцатых стало и разнообразнее, и богаче, оно научилось обращаться к детям разных возрастов, но, предлагая разные жанры и сюжеты, сводило их к двум-трем идеологическим выводам и все тщательнее затирало приметы современности. Вряд ли найдется фильм тридцатых о достоверном детстве этой поры, о его обычаях, мечтах и страхах. И вряд ли дети смотрели им предназначенные фильмы: возрастные границы в кино тридцатых были еще сильно размыты, и даже любимый детский киногерой Чапаев явился из взрослого кино.

Сделав быстрый круг по детскому кино тридцатых годов, уяснив его широту и характер, теперь вернемся