Читать книгу "Цивилизация труда: заметки социального теоретика - Татьяна Юрьевна Сидорина"

в танце. На следующий день, называющийся itokolukwa’i, повторяется та же самая процедура. И в оба эти дня исполняются ритуальные танцы.

Третий день называется luvayam («день завершения»), или lapula («день закругления»), и представляет собой великое событие. Приглашаются люди из многих деревень, они начинают прибывать утром, вскоре заполняя собой всю деревенскую улицу и прилегающее пространство. Каждая община сидит группой, устраиваясь на циновках, в окружении корзин и детей. Те, кто находится в более близких отношениях с хозяевами, помогают им в приготовлениях. Местные жители, с серьезными решительными лицами, быстро движутся взад-вперед между гостями, нарядно одетые, а некоторые уже разукрашенные для танца.

Утром представление начинается со вступительного кругового танца (mweli). За mweli примерно в полдень следует ритуальный фигурный танец (kasawaga). Все исполняется в полном парадном облачении и с большой отдачей – ради внимательно наблюдающих зрителей. Однако это всего лишь подготовка к тому, что последует дальше.

После полудня начинается уже настоящая обрядовая церемония. Танцоры должны теперь в ритуальных целях умыться, одеться и украсить себя. Тем временем гости и остальные жители деревни участвуют в раздаче еды и пируют. Вскоре после полудня блюда печеного ямса, бананов и кокосов, а иногда также и рыбы подносятся гостям и раздаются каждой общине. Эта раздача – обычно повод для большого веселья и грубых шуток, которыми традиционно обмениваются дающие и получающие. Затем каждая группа принимается за свою порцию, сидя вокруг блюда и повернувшись спиной к членам других деревенских общин, как того требуют хорошие манеры. <…>

Следом за этим идет другое sagali, в котором выступающие, теперь полностью одетые и украшенные, вручают подарки своим tabusia (сестрам отца и их дочерям). Это – вознаграждение за обряды магии красоты, которые женщины для них проделали, включая ритуалы омовения и обряжения танцоров 72.

Итак, на вопрос «создал ли труд человека?» далеко не все исследователи отвечают однозначно. В этом контексте высказывание, что человек – это двуногое животное с мягкой мочкой уха, воспринимается уже не столь критически.

Глава 3

Вопрос о труде и эволюция социальной мысли

А. Вопрос о труде в философских учениях прошлых веков

Мы обращаемся к эволюции отношения к труду, которая происходила на протяжении последних полутора тысячелетий. Эту эволюцию я прослеживаю в историко-философском ключе и ставлю перед собой задачу показать, почему возникло и как сложилось отношение к труду, которое мы называем классическим и о возможном конце которого говорим сегодня.

Амплитуда колебаний восприятия труда охватывает диаметрально противоположные полюса: от презрения до почитания в качестве истинной сущности и предназначения человека и в дальнейшем опять низведение труда до его трактовки как неоправданного расходования человеческих ресурсов.

Я начинаю свое рассмотрение с вопроса об отношении к труду в Античности и завершаю учением К. Маркса. Тем самым мы подходим к рубежу XIX–XX вв., когда в условиях социокультурного кризиса кардинальному пересмотру подвергаются все основания жизни общества, в том числе и труд.

Отношение к труду в эпоху Античности

Если обратиться к истории европейской культуры от Античности до Нового времени, можно убедиться, какую серьезную эволюцию пережило отношение к труду на этом отрезке истории.

«Издавна существуют противоречивые суждения о значении труда, – пишет К. Ясперс. – Греки презирали физический труд, считая его уделом невежественной массы. Настоящий человек – это аристократ; он не работает, обладает досугом, занимается политикой, участвует в состязаниях, отправляется на войну, создает духовные ценности»73.

В «1. Учебнике платоновской философии» Алкиноя читаем: «Есть два рода жизни: созерцательная и деятельная. Главное в созерцательной жизни – знать истину, а в деятельной – делать то, что велит разум. Жизнь созерцательная хороша сама по себе, а деятельная – поскольку необходима.

2. Созерцание есть действие ума, мыслящего умопостигаемое, а деятельность – действие разумной души, происходящее с помощью тела. Считается, что душа, созерцающая божественное и мысли божьи, получает удовольствие, и это ее состояние называется размышлением, которое, можно сказать, ничем не отличается от уподобления божеству. Поэтому созерцание – самое важное и ценное, самое желанное и притягательное, самое доступное и зависящее от нас самих – одним словом, то, ради чего мы стремимся к поставленной цели. А в деятельности и делах практических, совершаемых с помощью тела, могут встретиться препятствия, поэтому ими следует заниматься только тогда, когда к обычным человеческим заботам ведут предметы, относящиеся к созерцательной жизни.

3. В самом деле, ревностный обращается к общественным делам, когда замечает, что они идут плохо. Поневоле становится он полководцем, судьей или послом, наилучшей и самой важной деятельностью считая законодательство, устроение государства и воспитание молодых. Итак, философу пристало непрерывное созерцание, его он должен постоянно питать и усиливать, а к жизни деятельной обращаться постольку-поскольку»74.

В сочинениях Аристотеля также находим: «Вся человеческая жизнь распадается на занятия и досуг (scolh), на войну и мир, а вся деятельность человека направлена частью на необходимое и полезное, частью на прекрасное… Война существует ради мира, занятия – ради досуга, необходимое и полезное – ради прекрасного»75. «В греческом понимании хозяйственно-производительный труд, – пишет отечественный исследователь И. Джохадзе, – “деятельность, направленная на необходимое и полезное”, – представляла собой занятие, недостойное свободного человека. Греки рассматривали труд как “недосуг”, своего рода отклонение от нормального образа жизни. Свободная нетрудовая деятельность, по Аристотелю, не имеет цели и полностью исчерпывает свое значение в своем собственном исполнении; она непроизводительна и являет собой “цель в себе”. Труд, напротив, служит “пользе и необходимости”, обеспечению материального благополучия и достатка. Свободный гражданин полиса, человек благородный и с трудом не связанный, “склонен владеть прекрасными и невыгодными вещами, а не выгодными и для чего-нибудь полезными, так как самодостаточному первое более свойственно»76. Досуг для древних греков не синоним безделья. Он от начала и до конца заполнен деятельностью, которая «не служит чему-то другому, а сама по себе хороша», – политикой, философией, литературой, наукой и образованием. Как времяпрепровождение свободного человека, досуг противостоит, с одной стороны, физическому труду (уделу рабов, торговцев и ремесленников), а с другой – праздному бездеятельному развлечению и игре77.

Много столетий спустя (в эпоху Нового времени) философ и естествоиспытатель Б. Паскаль, пусть и неявно, подчеркивает эту особенность отношения к труду и деятельности вообще со стороны античных мыслителей: «Платон и Аристотель неизменно представляются нам надутыми буквоедами. А в действительности они были благовоспитанными людьми, любили, подобно многим, пошутить с друзьями, а когда развлекались сочинением – один “Законов”, другой “Политики”, –