Читать книгу "Моего айдола осуждают - Рин Усами"

что остановиться – значит поступить несправедливо и по отношению к нему, и по отношению к купленному торту, поэтому застрявший в горле крем я протолкнула клубничным соком. Я затолкала в сжавшийся желудок целый торт, и меня затошнило. В туалете я помогла себе, нажав на язык указательным и средним пальцами, гортань раскрылась, и запах рвоты первым ударил в нос, опередив вкус. Глаза выпучились, выступили слезы. Изнутри с шумом вырвался воздух, и тут же потоком полились сладкие на вкус рвотные массы. Вода в унитазе разбрызгалась, и несколько капель попало на щеки. Я вытерла туалетной бумагой испачканные пальцы, бросила ее в унитаз и спустила воду. Потом повторила действия, и желудок скрутило болью. Я помыла пальцы под струей воды и посмотрела в зеркало: там отразилась женщина с красными глазами. Не отрывая от нее рассеянного взгляда, я прополоскала рот; к льющейся воде примешалось немного крови и желудочного сока, и я почувствовала их запах. Ноги еле поднимались по лестнице, руки хватались за перила – я с трудом добралась до комнаты, настолько мне было тяжело, но я подумала, что, возможно, мне требовалась эта тяжесть.

Постепенно я стала испытывать воодушевление от того, что специально мучаю свое тело и уродую его, я поняла, что подсознательно стремлюсь испытать боль и тяжесть. Я словно отнимаю у себя физическую силу, деньги, время – все, что имею, и вкладываю это во что-то. Так я будто очищаюсь. Пока я вкладываюсь во что-то в обмен на муки, мне кажется, что мое существование имеет смысл. У меня не было особых новостей, но я все равно каждый день обновляла блог. Общее количество просмотров росло, но для каждого отдельного поста падало. Мне стало в тягость даже просматривать соцсети, и я вышла из аккаунтов. Не нужны мне никакие просмотры, я буду просто всей душой болеть за своего кумира.

В медкабинете время не движется. Звук звонка, внезапный шум в коридоре сразу после звонка, шорох листьев на улице – все это кажется далеким, когда лежишь на белой прохладной кушетке. Я отвожу глаза от потолка с узором из тонких белых и серых полос. Зрение фокусируется на серебристом карнизе для штор, отражающем свет, а потом резкость снова пропадает. Летом я очень сильно похудела, и, наверное, поэтому в голове теперь постоянный туман, и поскольку я вошла в новый семестр, скажем так, не совсем в форме из-за нарушенного ритма жизни, то не смогла выдерживать нужный темп. Когда смотрю, перед глазами справа плавает красное пятнышко, словно сгусток крови, на лице высыпали прыщи. Это безобразие, сказала мама про прыщи. В Сети предлагали бережно умывать и увлажнять кожу, но в моем случае внешних мер явно было недостаточно; так или иначе, я умывалась несколько раз в день и отрастила челку, чтобы прятать лицо. Если я долго сидела в ванне, потом, когда вставала, у меня кружилась голова, и головокружение не прекращалось. Я не доделала задание, забыла распечатки по классической литературе, а если бы не слушала весь вечер колыбельную, которую он исполнял а капелла, не смогла бы заснуть, поэтому уши болели от наушников. Почти все уроки я провела лежа на парте, но на четвертом уроке нужно было в группах по пять человек делать перевод с английского, поэтому пришлось вставать. Тучи закрыли небо, в классе стоял полумрак, почти никто не разговаривал – или мне так казалось. Не поднимая головы от парты, я схватила ее руками за края и передвинула. Сама собой возникла толчея, учеников расставили по местам, и только я не успела вписаться в общий круг, продолжая держать парту расставленными руками. Лицо горело, я оглядывала всех по одному, и мне казалось, что все смотрят на меня сердито, и я окончательно оцепенела. Звук часовой стрелки застрял в груди.

В тело невольно возвращается ощущение, которое возникло несколько часов назад, и я сворачиваюсь клубочком. Пытаюсь раствориться в сне, а медсестра чуть приоткрывает занавески: «Акари, послушай, с тобой хочет поговорить Арисима-сэнсэй». Я привстаю. Поскольку я лежала на боку, внутренние органы сдвинулись и теперь слегка подрагивают где-то в утробе. В глубине кабинета сидит наш классный руководитель. Все учителя, заходя в медкабинет, ведут себя и выглядят не так, как в классе или в учительской.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он то ли шутливо, то ли устало. Ему где-то под сорок, он говорит, почти не двигая губами. В классе его голос звучит тихо, но здесь – в самый раз. Меня провели в смежную с медкабинетом комнату для консультаций, устроенную там, чтобы не нарушать право учеников на неприкосновенность личной жизни. Не успел классный сесть, как сразу начал:

– В последнее время многие учителя сообщают мне, что ты пропускаешь уроки.

– Извините.

– Ты устала?

– Да.

– А из-за чего?

– Ну, просто.

Классный удивленно поднял брови домиком, и его лицо приняло нарочито задумчивое выражение.

– Такое бывает, я понимаю, но ты рискуешь остаться на второй год. Впрочем, ты и сама, наверное, об этом догадываешься.

Классный вкратце повторил примерно то же самое, что мне неоднократно говорили дома: если останешься на второй год, потом решишь вообще бросить школу, а что будет, если бросишь школу? Но потом он спросил:

– Тебе трудно учиться?

– Ну, у меня не получается.

– А почему, как ты думаешь?

Мне показалось, что мне сдавили горло. Это я бы хотела спросить, почему у меня не получается. Подступили слезы. Но до того как они потекли, я подумала, что на прыщавом лице слезы будут выглядеть ужасно, и сдержалась. Вот сестра на моем месте сразу бы разревелась, но мне кажется стыдным пользоваться чьей-то добротой. У меня возникло ощущение, что я проигрываю своему телу. Я чуть разжала зубы. Расслабив лицевые мышцы, я попробовала переключиться. Откуда-то сквозило. В комнате для консультаций не хватало кислорода, и казалось, что потолок и стены на меня давят. Классный не читал нотаций – он принялся убеждать:

– Но мне все-таки кажется, что лучше закончить школу, постараться изо всех сил. Нужно ведь и о будущем подумать.

Мне казалось, он говорит толковые вещи, но его слова перекрывал голос в голове: «Ох и тяжело же мне сейчас!» В тот момент я не могла сделать выбор между тем, что нужно услышать и принять, а от чего бежать, чтобы защититься.

Про то, что я остаюсь на второй год, я услышала в марте, когда заканчивала второй год старшей школы