Читать книгу "Миланский вокзал - Якопо Де Микелис"

закрытого входа в Королевский павильон – роскошный зал ожидания, изначально предназначенный для семьи и двора Савойской династии, – как всегда с тех пор, как ему указали на него, взгляд Меццанотте на мгновение остановился на одном из больших декоративных керамических расписных люнетов, нависавших над воротами. На нем также был изображен Муссолини, лицо которого, однако, было отстрелено каким-то партизаном после Освобождения, и с тех пор никто не осмеливался его восстановить. Этот след истории, который не смогло загладить время, завораживал его.

– В чем дело? – спросил Колелла, который, задыхаясь, тащился за ним.

– Патруль застал врасплох трех молодых парней с баллончиками, которые расписывали бок поезда, остановившегося на платформе за пределами станции. Двоих удалось задержать, но третий забрался на вершину одного из контейнеров и угрожает спрыгнуть.

Первый участок широкой возвышенной насыпи, по которой проходил пучок путей, выходящих из электростанции, был загроможден строениями и сооружениями разного рода, многие из которых сейчас не использовались и были полуразрушены, как, например, мрачные кабины управления железнодорожным мостом, стоявшие посреди рельсов. Среди них были и две железобетонные водонапорные башни. Именно туда направлялись двое полицейских.

Это было в три часа пополудни, солнце светило вовсю. Было не очень жарко, но воздух оставался неподвижен и тяжел. Окна верхних этажей домов и дворцов с видом на эстакаду, прорезавшую город, казались сценами пустого театра. Рикардо шел по насыпи, где между рельсами и стрелочными переводами то тут, то там росли пучки сероватой травы и грибные ростки, когда заметил что-то на земле. Сначала он не понял, что это за бесформенный сверток, брошенный в куче обломков. Затем, когда подошел ближе, различил морду с маленьким розовым языком, торчащим между острыми клыками, и непрозрачные глаза, широко раскрытые до такой степени, что они почти выскакивали из глазниц. Это была мертвая кошка; ее маленькое тело окоченело и скрючилось, а шерсть была так измазана землей, что приобрела желтоватый оттенок. У нее были отрублены все четыре лапки, а в широкой ране на животе яростно жужжал рой мух.

Колелла, который сильно отстал, догнал его, пыхтя как паровоз, и остановился рядом с ним.

– Что там такое?

Рикардо лишь выразительно кивнул в сторону кошки.

– Ну и мерзость! Видать, погибла под поездом, бедняга, что тут поделаешь… Пойдем?

Рикардо еще несколько мгновений стоял, глядя на изуродованный труп животного, затем пришел в себя.

– Да, пойдем.

* * *

Дверь из облупившегося и ржавого железа вела в здание, граничащее с восточной частью вокзала, со стороны площади Луиджи ди Савойя, прямо напротив автобусного терминала. На одной из дверей – простая пластиковая табличка с надписью «C.D.A. – Центр социальной помощи», а под ней – «Зарезервировано для пассажиров первого класса».

Она была открыта. Стоя на тротуаре в нескольких метрах от нее, Лаура некоторое время наблюдала за ней. Здесь постоянно суетились какие-то убогие и потрепанные на вид люди. Она попыталась заглянуть внутрь, но ничего не смогла разглядеть. Лаура колебалась еще несколько минут, переминаясь с одной ноги на другую, а затем приняла решение. Она тяжело вздохнула и пошла дальше. Войдя, испуганно огляделась.

Стены голого помещения с высоким потолком, под которым проходили большие выступающие трубы, были украшены красочными фресками, вносившими веселую нотку в унылую обстановку. Помимо нескольких металлических шкафов и картотек, в комнате было всего три стола, за одним из которых сидел крупный мужчина с густой черной бородой. Лаура узнала в нем Леонардо Раймонди, главу Центра. Еще здесь были два волонтера. Они разговаривали с грудастой женщиной в обтягивающей одежде и с такой черной кожей, какой только может быть черная кожа, толстым и грязным парнем, от которого исходила резкая вонь, и худым и нервным молодым человеком, чьи руки заметно дрожали. На двух деревянных скамьях, установленных у стены по бокам входной двери, ждала своей очереди небольшая толпа бомжей, наркоманов и иммигрантов, преимущественно мужчин. Все уставились на нее с настойчивым любопытством, от которого ей становилось не по себе.

Как только бородатый мужчина заметил Лауру, он помахал ей рукой и продолжил разговор с женщиной – той самой, которую Лаура приняла за нигерийскую проститутку. Через несколько минут Раймонди тепло попрощался с ней, надолго сжав обе ее руки в своих, затем встал и подошел к Лауре. Он действительно был очень высоким. Его исхудалое лицо, изборожденное ранними морщинами, выглядело усталым, а глаза – печальными, несмотря на улыбку, которой он одарил ее. Но в глубине его взгляда, как сразу почувствовала Лаура, горели непоколебимая сила и решимость.

– Ты Лаура, не так ли? Приятно познакомиться. Я – Леонардо, но все здесь называют меня Лео, – сказал он ей низким, мягким голосом, полным обнадеживающего самообладания, поразившим ее еще тогда, когда они разговаривали по телефону. – Давай не будем просто стоять, а пойдем и поговорим; я объясню, как здесь все устроено, а ты расскажешь мне немного о себе.

Лаура последовала за ним к его столу и села на стул, который до недавнего времени занимала чернокожая женщина. Раймонди молчал несколько секунд, прикрыв глаза, поставив локти на стол и подперев ладонями лицо, словно пытаясь собраться с мыслями, потом заговорил:

– Видишь ли, Лаура, есть три вида бедности: первый – это несчастье, отсутствие денег, отсутствие дома, голод и холод; второй – болезнь, физическая или психическая, к которой я также отношу все наркотические зависимости; и затем – самое худшее из всего – одиночество, отсутствие личных и социальных отношений, семейных связей или дружбы. А здесь, на вокзале, всего этого в избытке. Центральный вокзал – место пересечения всех форм несчастий и трудностей в городе, перекресток боли и отчаяния. Многие из самых слабых и несчастных людей, не могущих идти в ногу со временем и оттесненных на обочину общества, рано или поздно оказываются здесь. И мы заботимся об этих несчастных людях. Только мы. Потому что до них никому нет дела. Ни политикам, ни организациям, ни гражданам. За исключением тех случаев, когда они воспринимаются как угроза безопасности и общественному порядку, как это было в последние дни. И поэтому единственным ответом, решением, которое нам предлагают, являются репрессии; при этом никто не понимает, что одних репрессий недостаточно – если они не сочетаются с солидарностью, то ни к чему не приводят. Необходимо устранить причины всего этого дискомфорта, помочь этим людям воссоединиться с обществом, реинтегрироваться, иначе проблема будет повторяться бесконечно, без изменений, снова и снова. Что касается нас, то мы делаем всё возможное и невозможное, имея в своем распоряжении скудные средства, понимая, что самая серьезная и трудно искоренимая проблема