Читать книгу "Ястреб над океаном - Эмиль Огюст Сиприен Дриан"

того, обе рукоятки были, вероятно, до сдачи работ и до наполнения бассейна погружены в какую-то белую мастику для того, чтобы они совершенно не были заметны.

– Ведь это строил японский инженер! Но кто же мог повернуть рукоятку и открыть свободный выход для воды? – спросил майор.

Никто не ответил на этот вопрос, но ответ был у всех на устах: только изменник, шпион, японец, следовательно, докончил дело, подготовленное строителем.

– Негодяй, совершивший это, вынужден был окунуться в воду, имеющую три метра глубины, – заметил капитан Бродвей. – Эта улика может послужить основанием для расследования и поможет отыскать виновного.

Но лейтенант Форстер, подойдя к углу бассейна, в который только что лазил его друг, показал лежащий на дне длинный железный стержень, представляющий на одном конце ключ, а на другом оканчивающийся крестом.

– Негодяю не было надобности лезть в воду, – сказал он, – вот ключ, которым он пользовался для того, чтобы открыть трубы. Затем он избавился от него, бросив сюда… Все было предусмотрено заранее…

Майор Гезей был глубоко поражен. Он спросил еще раз:

– Уверены ли вы, что уняли течь?

На этот вопрос ответили молчанием. Нужно было несколько минут наблюдения по сделанным на бетоне меткам, для того чтобы убедиться в неизменности уровня воды.

Когда это было констатировано, комендант спросил:

– Памятная книжка у вас, Бродвей?

– Есть.

Майор Гезей с большим усилием старался сохранить спокойствие.

– Пишите цифры, которые я вам продиктую, – это размеры бассейнов, сохранившиеся в моей памяти: тридцать футов один дюйм и тринадцать футов восемь дюймов; глубина воды, по вчерашнему рапорту, равнялась восьми футам трем дюймам. Вычислите мне скорее нормальную вместимость – эта цифра ускользнула из моей памяти. Вычисляйте скорее, Бродвей!

Великан, рука которого дрожала, неловко водил карандашом, вычеркивал, снова начинал писать, и майор нетерпеливо взял из его рук книжку.

– Это больше по вашей специальности, молодой человек, – сказал он нервно, подавая Морису Рембо книжку, – нежели нашего старшего офицера: притом он слишком взволнован для того, чтобы делать какие-либо вычисления.

– Вы хотите знать вместимость обоих бассейнов?

– Да, в галлонах.

– Ваш галлон равен четырем с половиной наших литров?

– Я знаю, что он равен нашим восьми пинтам[3], а единица ежедневного потребления воды равна галлону.

Молодой человек быстро писал карандашом.

– Каждый бассейн, – сказал он, – вмещал немного более двадцати тысяч галлонов, или девяносто тысяч литров.

– Значит, в двух резервуарах у нас был запас воды в сорок тысяч галлонов. Если считать по одному галлону на человека в день, то воды хватило бы на триста дней. Сколько же осталось теперь?

Это был мучительный вопрос.

Появился какой-то сержант. Ему было поручено принести деревянный шест и метр из мастерской. Когда он вернулся, инженер тщательно вымерил глубину оставшейся воды. Ее было меньше, чем предполагали – не более полутора футов!

– Здесь не более трех тысяч двухсот галлонов, то есть четырнадцать тысяч пятьсот литров – объявил через мгновение инженер.

– На сколько же дней хватит воды для гарнизона в сто сорок человек?

– На двадцать три дня!

Эти роковые слова раздались среди общего молчания. При ярком свете, падавшем со сводов, в воде отразились грустные лица.

Майор Гезей, точно загипнотизированный этим отражением, хранил молчание.

Оно было нарушено Бродвеем.

– Нам не хватит воды и на двадцать три дня, – сказал он, обращаясь к коменданту. – Некоторые машины не выносят морской воды; ацетиленовые генераторы и другие требуют пресную воду, трех тысяч двухсот галлонов еле хватит на две недели.

Морис вспомнил о цветах мисс Кэт, которые также требовали поливки и не могли довольствоваться морской водой.

– Мы сократим ежедневное потребление воды, – сказал майор. – Нужно держаться до прихода нашей эскадры.

– Наша эскадра не прибудет сюда ни через две недели, ни даже через двадцать, ни через двадцать пять дней. Всякое сообщение с континентом отрезано, и я не понимаю, каким образом она может прийти на помощь Мидуэю в такой краткий срок?

Это были слова лейтенанта Форстера, и так как на это не нашлось серьезного возражения, то воцарилось глубокое молчание.

Пришел лейтенант Спарк, также очень взволнованный.

– Господин комендант, – сказал он, – я уверен, что это дело рук этого негодяя Нарвона…

– Нарвона? Повара?

– Да! У него был доступ к бассейнам по условиям его службы и уж в самом начале расследования я узнал, что он брал несколько раз, в том числе и вчера, ключ от железной двери под предлогом осмотра водопроводной трубы, идущей от резервуаров в его кухню…

– Есть еще одна улика, – сказал капитан Бродвей, – это его близость с телеграфистом, исчезнувшим накануне первой бомбардировки.

– Наденьте на Нарвона кандалы и немедленно обыщите его вещи, – сказал майор. – Если он будет уличен в преступлении, то должен быть тотчас расстрелян. Это событие напомнило мне, что до сих пор у нас не установлено еще военное положение. Я издам приказ о назначении членов военного суда. Вы будете назначены председателем, господин Бродвей!

Великан поклонился, но лейтенант Спарк недоверчиво покачал головой:

– Нарвон исчез в эту ночь, господин комендант. Его помощник, с которым я только что беседовал, не видел его со вчерашнего дня и совершенно не знает, куда он девался.

– Он не покинул остров и, вероятно, скрывается среди скал, расположенных вдоль берега. Нужно немедленно послать патруль…

– Мне кажется, что вы не найдете его, – вмешался старший офицер с «Макензи». – В последнюю ночь, когда мы с моим другом Морисом с нетерпением ожидали за первым рядом скал восхода солнца, мы слышали характерный стук падающего в воду тела. Это был, вероятно, ваш Нарвон, знавший по ему одному известным приметам, что на близком расстоянии проходил японский миноносец или обыкновенная лодка, и он рассчитывал добраться до них вплавь.

Морис Рембо жестом подтвердил его слова.

– Значит, мы окутаны настоящей сетью шпионов? – воскликнул майор, слишком долго сдерживаемое раздражение которого наконец вспыхнуло.

– Да, всюду измена, господин комендант, – сказал капитан Бродвей. – У япошек это самое любимое средство и самое опасное для нас.

– Таким образом, в один прекрасный день мы можем быть свидетелями, как перестанут действовать наши башенки, пушки не будут стрелять, и электричество вдруг потухнет.

Старый офицер нервно провел рукой по седым волосам, сделал несколько шагов и остановился, скрестив руки:

– Господа! – сказал он. – Наше положение стало в несколько минут гораздо серьезнее, чем вчера. Необходимо, чтобы это отозвалось на дисциплине. Американские войска отличались до сих пор от европейских некоторой небрежностью по отношению к службе, излишней фамильярностью между офицерами и солдатами и большим равнодушием к выправке и аккуратности. Вы согласитесь со мной, что это направление необходимо изменить. Недостаточно говорить, что «при