Читать книгу "Такой чужой, такой желанный - Айрис Джоансен"

Подойдя к бару, он налил себе щедрую порцию бренди. Теперь, когда он так устал, оно, должно быть, собьет его с ног, но это и к лучшему. В конце концов, он сможет забыть, какого дурака свалял сегодня. Клэнси осушил стакан в три глотка и опять потянулся к бутылке, но остановился. Нет, сегодня лучше не напиваться. Он не должен быть таким неуклюжим завтра, так что похмелье ему ни к чему.

Ухаживание. Это было старомодное слово, но оно ему очень нравилось. Такая женщина, как Лайза, заслуживает не только ухаживания, но и самой галантной и почтительной заботы. Несмотря на поразительную силу духа, она казалась такой хрупкой и ранимой! Когда она не улыбалась, ее лицо омрачала затаенная печаль, и это наполняло Клэнси яростным стремлением защитить ее. Сколько боли было за этой сдержанностью! Он же все видел, несмотря на весь ее жесткий контроль над собой. Как бы он хотел разделить эту боль! Разделить вообще все ее чувства, всю ее жизнь.

Клэнси закрыл бар и пошел к двери. Это будет нелегко – завоевать ее доверие, а потом и ее любовь. Ему лучше поспать, чтобы быть во всеоружии перед битвой. Завтра можно поехать с ней кататься на яхте. Обстановка там не такая интимная, как на вилле, и Лайза, возможно, почувствует себя свободнее. В конце концов, почему бы не попробовать? Сейчас он готов ухватиться за любое средство, которое может ему помочь.

Глава 4

Лучи солнца нежно ласкали ее лицо, а бриз приносил запах соли и мускусно-мятный аромат, который у Лайзы уже прочно ассоциировался с Клэнси. Что-то легкое упало на ее колени, и она неохотно открыла глаза. Ее ноги покрывала синяя легкая рубашка, которая до этого была на Клэнси.

– Прикройся, – коротко бросил он. – У тебя слишком белая кожа, чтобы так подолгу загорать. Тебе надо было бы надеть брюки, а не шорты. Ты что, никогда не ходишь на пляж?

– Хожу, когда удается. Нью-йоркская зима предоставляет не много возможностей позагорать. – Медленно оглядывая Клэнси, Лайза подумала, что уж ему-то не приходится об этом волноваться. Его массивные плечи и спина были бронзовыми, как и лицо. Треугольник темных волос покрывал его грудь, сужаясь в узкую дорожку, исчезающую под поясом джинсов. Лайза представила, что проводит рукой по этим курчавым волосам, и ощутила покалывание в ладонях. Она поспешно закрыла глаза и постаралась переключиться. – А что, в Седихане очень жарко?

– Да, эта страна почти целиком расположена в пустыне. Но весной и в начале лета холмы выглядят очень живописно. – Лайза почувствовала на себе его взгляд и неловко подвинулась в шезлонге. После короткого молчания Клэнси сказал: – Спасибо, что согласилась сегодня поехать. Я боялся, что после того как я выставил себя таким ослом вчера, ты просто забаррикадируешься в своей комнате.

– Ну кто бы смог отказаться от прогулки на такой яхте? – с деланной легкостью сказала она. – Уж наверняка не такие соскучившиеся по солнцу люди, как я. Кроме того, у несчастной, жалкой узницы нет права выбора. Ты вообще мог перебросить меня через плечо и притащить сюда.

– Я бы так никогда не сделал.

Неужели в его голосе действительно прозвучала боль? Трудно поверить, что ей удается задеть такого гранитно твердого, невозмутимого человека, как Донахью. Но при этом он был слишком честен и слишком внутренне силен, чтобы скрывать свою уязвимость. Вчера, к своему полному смятению, Лайза обнаружила это.

Сегодня Клэнси делал все, чтобы избежать любой неловкости. Он был дружелюбным, обаятельным и почти отстраненным. Часы, проведенные ими на яхте, были такими же безоблачно золотыми, как солнце, льющееся на палубу. Лайзе вдруг захотелось загладить ту боль, которую она ему причинила.

– Я пошутила, – сказала она. – Я знаю, что ты не стал бы принуждать меня.

– Отлично. – Последовало долгое непринужденное молчание. – Можно задать тебе вопрос?

Лайза немного насторожилась.

– Давай.

– Почему ты вышла за него?

– Ты же видел фотографии Мартина. Он очень хорош собой… да просто красавец!

– Не понимаю. Мне казалось, что ты не из тех женщин, которые судят поверхностно.

– Но тогда я была именно такой. Боюсь, я отличалась непозволительной наивностью для своих двадцати шести лет. Я была единственным ребенком, и родители слишком оберегали меня от прозы жизни. Я выросла с сознанием того, что могу безмятежно плыть по течению до конца своих дней и все буду получать на серебряном блюдечке. Тогда я даже не думала, что пение – мое призвание, считая уроки вокала лишь приятным времяпрепровождением.

– И что Болдуин? – напомнил Клэнси.

– Я же говорю, что привыкла ощущать себя принцессой. Мне было уже двадцать шесть, а Прекрасный Принц почему-то не спешил появиться в моей жизни. И тогда я начала искать его сама. – Она горько улыбнулась. – Мартин идеально подходил на эту роль! Светловолосый, голубоглазый красавец, уверенный в себе, умный, образованный человек. И потом, он хотел держать принцессу в башне из слоновой кости. Несомненно, это был брак, заключенный на небесах.

– И ты не знала о его незаконной деятельности?

– Зачем принцессе выглядывать из своей башни? Я думала, что он занимается импортом и экспортом.

– В каком-то смысле так оно и есть, – сухо заметил Клэнси.

– Я ни о чем не знала, пока мы не развелись. Последние два года я пыталась как-то сохранить наш брак, но затем вынуждена была сдаться. Мои родители погибли в авиакатастрофе, и я вдруг обнаружила, что в мире есть такие вещи, как боль и ответственность. Даже принцессы рано или поздно взрослеют. Я захотела быть не только женой и матерью, но и личностью. Мартин не мог этого понять и сделал все, чтобы надежно запереть меня в башне. Он почему-то уверил себя, что если я вернусь к нему, то все будет как прежде. – Ее голос понизился почти до шепота. – Но ничто уже не будет как прежде. Потому что теперь нет… – Она остановилась и судорожно вздохнула. Глаза ее были открыты, но она отвернулась, чтобы Клэнси не заметил блеска слез. – Теперь ты понимаешь, почему я против того, чтобы снова стать пленницей, Клэнси? Я ведь только что вырвалась из тюрьмы.

– Но я же не Болдуин! Возможно, мне и хотелось бы держать тебя при себе, но я никогда не пойду на это. – Помолчав, он грустно добавил: – Надеюсь, что не пойду.

Она не сказала о ребенке. Клэнси изучал ее лицо, отметив скорбно сжатые губы и горе, словно застывшее в ее глазах. Ему хотелось обнять ее и утешить, но он боялся, что она потеряет самообладание, и не решался. Тут ему лучше не рисковать: если она обнаружит сейчас свою незащищенность, то может не простить ему это. Он крепче сжал руками подлокотники шезлонга и стал медленно, палец за пальцем, расслаблять кисти рук.

– Думаю, капитану надо сказать, чтобы он поворачивал назад, – заговорил он. – Твой носик явно покраснел. Давай пойдем на мостик, Лайза, тебе нельзя оставаться на солнце.

Лайза грустно вздохнула, сняла с колен его рубашку и подала ему.