Читать книгу "Добрый медбрат - Чарльз Грабер"

Таблетки сработали так, как он и предполагал. Ксанакс – быстродействующий антидепрессант, поэтому его эффект Чарли почувствовал раньше, став ко всему безразличнее, а опиаты, украденные у жены, утяжелили его шаги. Чарли отвечал на вопросы, чувствуя себя расслабленно и под кайфом. Он протянул пальцы, и сержант прокатил каждый по коробке с чернилами, а затем по нужным квадратикам. Полицейские Палмера сфотографировали его и посадили за столик с печатной машинкой. Однако они не собирались задерживать Чарли. Заявление заполнено, у них его адрес и номер телефона. Они знали, где его найти, если он не придет на заседание.

Чарли почти валился с ног, когда его отпустили. Зимнего солнца уже почти не было видно, и холодный дождь лил с грязно-серого неба. Он нашел ключи, сел на место водителя и уставился в мутное лобовое стекло. Он не мог здесь оставаться, потому что так его никто не увидит. Он выехал на главную дорогу, услышал гудок и увидел белую полосу. Сквозь стекло моргнули тормозные огни, по крыше стучал дождь. Ему нужен был телефон-автомат. Он припарковался около какого-то мотеля, открыл входную дверь, но остановился на полпути. Дождь холодными иглами впивался ему в шею, колени промокли. Кому бы позвонить? Сейчас явно не время звонить Мишель и уж тем более нельзя звонить бывшей жене. Единственный номер, который он смог вспомнить, – номер няни. Чарли позвонил. Затем сел на край тротуара и стал ждать скорую.

11

Апрель 1993 года

Скорая проехала по аллее, усаженной голыми деревьями, по направлению к каменной крепости пепельного цвета. Приют для душевнобольных штата Нью-Джерси мало изменился за 150 лет, за исключением того, что поменял название. Теперь он назывался психиатрической больницей «Грейстоун» в Морристауне. Большинство людей называли ее просто «Грейстоун»{47}. Это было впечатляющее, даже пугающее здание со ступенчатыми сводами и имперскими колоннами, классической постройки 1870-х годов по плану Киркбрайда, украшенное словно огромный свадебный торт. Имя больницы отсылало к камню, плитам из гнейса, добытым прямо на территории площадью в семьсот акров и сложенным в виде крепости, чтобы отделить жителей города от заключенных больницы. На следующий день после Налогового дня в 1993 году{48} Чарльза Каллена перевели туда для интенсивной терапии в стационаре. Его провезли через дубовую дверь, обитую металлическими шипами, в обычный современный офис для оформления.

«Грейстоун» была ветхим и устаревшим учреждением с рваным линолеумом и облезающей краской, которому оставалось несколько лет до того, как оно будет закрыто навсегда. В приюте не хватало сотрудников и было холодно, а кровати – когда-то Грейстоун мог разместить до семи тысяч заключенных – теперь были заняты лишь несколькими сотнями пациентов и обслуживались минимальным числом работников. Однако старые камни всё еще сохраняли былое величие, и Чарли льстил такой перевод. Приют был построен согласно философии, по которой архитектура была важным компонентом лечения ума, и буколический вид «Грейстоуна» был так же необходим, как жестокая инсулиновая шоковая терапия или более тихая психиатрическая хирургия, направленная на реабилитацию людей в депрессии и склонных к суициду.

Комната Чарли находилась в том жилом крыле, которое, словно спица от колеса, тянулось от главного здания. В каждой комнате окно с решеткой, а за ним – успокаивающий пасторальный пейзаж. Величественная дорога, бережно ведущая в дикие заросшие предгорья реального мира. Подобная обстановка, вместе с недостатком света и физической активности, может помочь заключенному избавиться от плохих идей, обсессии и других умственных спазмов, которые вызывает в хрупком человеческом мозгу все более и более индустриализированный мир. Надежды строились на том, что душевные болезни – следствие окружения, а не индивидуального устройства личности; смени обстановку – изменится и человек. Так, по крайней мере, думали.

Пребывая в «Грейстоуне», Чарли со временем почувствовал себя лучше. В каком-то смысле даже счастливым. Из-за того ли это, что он отдохнул от прежней жизни, или из-за некоего открытия своей настоящей внутренней природы – его не интересовало. Счастье было мыльным пузырем, который мог лопнуть от тяжелых мыслей. Толстые каменные стены «Грейстоуна» – словно подвал, построенный над землей и отделяющий его от стрессов на работе, в личной жизни и от собственных триггеров и компульсий.

Во время занятий с терапевтом Чарли не приходилось бороться за внимание и за то, чтобы его оценили. Он научился сдерживать известных ему демонов с помощью ободряющих психологических фраз. Говорить о себе поощрялось; фактически только о его психологических трудностях и шла речь. Он наслаждался этим апрелем. Каждое утро Чарли вставал и оглядывал территорию приюта, обращая внимание на стремительно зеленеющую лужайку и голые деревья, на которых уже появились первые почки. Это были влажные дни, погода была светлой и уютной, с елового неба капал маленький дождь, а каменные стены обволакивали прохладой. Не было никаких сюрпризов, раздражителей, писем или звонков. Он чувствовал себя спокойно. Может быть, дело было во внимании, может быть, в занятиях, а может быть, в лекарствах – но апрель 1993-го стал хорошим месяцем. Затем страница календаря перевернулась – и отпуск закончился.

Небо прояснилось, облака рассеялись, и жара наступила рано. Каждый день бил новые рекорды, будто Бог поворачивал регулятор все дальше и дальше. На второй неделе мая температура достигла уже 32 градусов по Цельсию. Жилые помещения превратились в печь, окна были такими горячими, что невозможно притронуться. Погода стала главной темой групповых встреч – погода, о которой невозможно было не говорить. Однако фокус сбился. В очередной из таких невероятно жарких дней Чарли увидел записку, которая лежала на его спальном месте.

У пациентов «Грейстоуна» не было телефонов; все звонки проходили через старый коммутатор, а сообщения записывались карандашом на маленьких обрывках бумаги. Чарли узнал территориальный код 908 и номер телефонной станции больницы Уоррена и понял: вот оно. Он размышлял о том, снизошли ли они до того, чтобы официально его уволить, или дело было куда серьезнее.

В Уоррене он явно не произвел хорошего впечатления. Чарли не интересовали последствия смертей пациентов. Две, которые вспомнились сразу, были тихими и совершенно неприметными. Однако эмоциональный срыв Чарли было трудно не заметить; его личная жизнь открылась в Уоррене всем. Сотрудники знали все сочные детали преследования, видели, как его привезла в реанимацию няня. Чарли знал, как это выглядит: преследователь Мишель, только что в очередной раз попытавшийся покончить с собой и потерпевший неудачу, на полпути то ли в психушку, то ли в тюрьму. По крайней мере, они обратили на него внимание. Он перезвонил.