Читать книгу "Невеста насилия - Звева Казати Модиньяни"

— Анита, какой замечательный подарок тебе сделал крестный, — сказала Анна внучке. — Дай-ка я взгляну, — и протянула крепкую, узловатую, словно ветвь оливы, руку к золотому диску на цепочке, поблескивавшему у воротника белого кружевного платья первого причастия. Худыми пальцами она погладила изображение Девы Марии с младенцем.

— Мама, не зовите ее, пожалуйста, Анитой, — строго оборвала ее Аддолората, невестка. — Девочку зовут Нэнси. Мы живем в Нью-Йорке уже десять лет, а вы не выучили ни одного английского слова.

Анна посмотрела тяжелым взглядом на красивую темпераментную невестку. Имя невестки — Аддолората, старинное и печальное, не вяжется с ее кипучей молодостью. Невестка на все готова, чтобы только сжечь дотла все мосты к прошлому, зачеркнуть нищету и лишения. А вокруг кипит праздник, но и в этом веселье слышна грусть и боль тех, кто, решив облагородить свою родословную новым гражданством, уезжает подальше от своей родины. По существу, прошлое — единственное, что имеет значение и в этой их жизни, о нем можно создавать мифы, помогающие им выживать и здесь.

— Постараюсь запомнить, — бесстрастно ответила свекровь. Она всегда признавала в невестке железную волю и опасную красоту, но осуждала недостаток смирения. Непростительно выставлять красоту напоказ. Ради этой женщины сын заложил свою душу, переехал в Новый Свет, а она, старуха, никогда здесь не приживется. В Кастелламаре дель Гольфо, где она родилась и прожила до пятидесяти пяти лет, море плескалось за узкой тропинкой среди олив, нежное и голубое, успокаивающее и дурманящее. У моря не было необузданной агрессивности океана, которую все они прочувствовали в тревожные дни переезда и которая сейчас затаилась за чертой этого каменного негостеприимного города и была готова обрушиться порывами ледяного ветра и обратить начинающуюся весну в суровую зиму.

Анна Пертиначе в последний раз видела океан десять лет назад, когда она высадились в Эллис-Айленд.

В Бруклине, где они живут, кругом — камень и цемент, дома нашпигованы железными лестницами, на крышах огромные резервуары, на улице — суматошное движение, люди суетятся и произносят непонятные слова. Даже ее односельчане изменились — они вечно мчатся и разговаривают на этом тарабарском языке, так непохожем на их мягкий певучий язык, в котором даже в одном звуке можно выразить множество чувств.

Нэнси, старшая внучка, которую она продолжала называть Анитой, родилась на Сицилии, и ей дали бабушкино имя, хорошее имя, настоящее, христианское. А это новое имя, Нэнси, смахивает на имя какой-нибудь киношной девки, в нем есть что-то греховное.

Внук, Сальваторе, родился двумя годами позже уже здесь, в Америке, его имя тоже исковеркали, — теперь зовут Сэл.

— Посмотри, бабушка, какой у меня отличный подарок! — похвастался Сэл, осторожно, чтобы не запачкать нарядный белый костюм, втискиваясь между Анной и матерью.

Мальчик впервые надел длинные брюки, пиджак и галстук. Он поднял левую руку, чтобы все могли увидеть на запястье новенькие золотые часы на кожаном ремешке.

— Баловство для богачей, — пренебрежительно отозвалась бабушка.

Тосты, оживленные разговоры, пересуды словно сгущались в воздухе. Порывы ветра, казалось, меняли цветовую гамму там, за окном.

— Вечно вы недовольны, мама, — раздраженно сказала невестка.

— На что золотые часы мальчишке? — стояла на своем Анна.

Тони Кроче праздновал первое причастие своих крестников на широкую ногу, и никого это не удивляло. Он богат, холост, да мало ли что еще… Однако Анна Пертиначе двоюродного брата невестки не жаловала.

Тони пригласил семью Пертиначе, друзей и знакомых в свой ресторан «Пиццерия Кастелламаре» на 42-й улице Манхэттена, и запер дверь для посетителей, чтобы никто не мог помешать семейному празднику. Повар приготовил спагетти с сардинками, кабачки с котлетами, рисовые шарики, жаренные на ароматном оливковом масле из Сицилии. Кондитер испек аппетитные вафельные трубочки с творогом и многослойный миндальный торт, который был выставлен на всеобщее обозрение на отдельном столике, чтобы каждый мог полюбоваться его изысканным украшением, — двумя сахарными фигурками, изображающими Нэнси и Сэла в белоснежной одежде первого причастия.

— Торт как на свадьбу! — восхитилась одна гостья с раскрасневшимся от обильной еды и выпивки лицом.

Женщины специально для этого случая купили в «Мэкис» и в «Лорд и Тейлор» новые платья, и на каждой сверкали новые драгоценности или длинные нити кораллов, привезенные с родного острова. Все, кроме Анны Пертиначе, были в приличествующих случаю шляпках, выбранных абсолютно бездарно — претензия на оригинальность граничила с полным отсутствием вкуса. Мужчины были в пиджаках и галстуках. Обед был дан в традициях итальянской кухни. Родина, которую они покинули, не отпускала их и сегодня.

Старики подогревали вином увлажнявшую их глаза ностальгию. Гитара, аккордеон и крепкое сицилийское вино обостряли восприятие старинных песен.

Нэнси съела немного кабачков. Эта вкусная, но острая еда быстро ей надоела. Отставив почти полную тарелку вопреки наставлениям матери доедать все без остатка, она пробралась на другой конец стола поговорить с отцом.

Старая Анна наблюдала за сыном и внучкой. Между ними всегда царило полное взаимопонимание. Сорокатрехлетний Калоджеро Пертиначе был, несомненно, красивым мужчиной с ясными добрыми глазами, смотревшими почти по-детски доверчиво, с улыбчивым мягким лицом, черными густыми, аккуратно зачесанными назад волосами; высоким и стройным. Он был неизменно приветлив, нетороплив в движениях и обходителен.

Нэнси была очень похожа на отца. В ней уже угадывалась привлекательная женщина. Огромные серые глаза жизнерадостно блестели, греческий нос придавал лицу значительность, сонные губы ярко выделялись на лице безукоризненного овала. Черные густые, как у отца, волосы блестели словно шелк. В этой еще по-детски угловатой девочке поражало серьезное взрослое выражение лица.

— Тебе нравится праздник? — улыбнулся Калоджеро, поднося к губам руку дочери и целуя ее.

— Очень, папа, — ответила она, разглаживая складку белого платья, в котором она выглядела маленькой невестой. Ей очень нравилось платье. Больше всего, больше всех подарков — и циркуля в черном бархатном футляре, и кожаного требника с золотыми кистями, и электроутюга, и книжки под названием «Сердце» Эдмонда Де Амичиса на итальянском языке, которая когда-то растрогала ее отца и которую она никогда не прочтет, потому что, кроме английского языка, знает только сицилийское наречие.

— Иди, доешь все на своей тарелке, — улыбнулся отец.

— Папа, спой для меня, — Нэнси умоляюще посмотрела на отца.

Калоджеро не мог устоять. Нэнси любила мягкий грустный голос отца, когда он пел песни своей родины, о которой она знала только по рассказам родителей.

— Тебе ни в чем не могу отказать, — согласился Калоджеро. По натуре он был застенчивым человеком и только дома чувствовал себя уверенно и спокойно. Когда вечером за ужином он видел за столом жену и детей, то бывал безгранично счастливым. Теперешняя его работа — лучшее, на что он мог рассчитывать. Он мало в чем был уверен, но одно знал твердо: Нэнси станет великой женщиной. «В один прекрасный день весь мир будет у твоих ног», — часто повторял он дочери.