Читать книгу "Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - Валентин Фалин"

Стало быть, предстояло осмыслить категорию необходимого. Здесь требовались ересь и одновременно логика. Остроумный француз написал целую книгу о том, как в одной политической постели могут сниться разные сны. Логика кричала, что слова и дела у нас не увязываются. Но ее отказывались слышать. Может, теперь услышим?

Каждая из сверхдержав владела ядерным потенциалом, способным двадцать пять – тридцать раз погасить всякую жизнь на планете Земля. Что переменится от того, если убойная мощь утроится или, напротив, как предлагали Р. Сагдеев и А. Кокошин, будет сведена к пяти процентам от достигнутого уровня?

Воевать нельзя, человечество отвоевалось. Навсегда. В любых сочетаниях и мотивациях. Независимо от того, какие новые военные технологии будут изобретены или способы их применения придуманы. Человечество лишило себя бессмертия. Не класс, не строй, не государство, не отдельная нация – человек, порвавший с законами природы и надругавшийся над ними. Его спасение – в возврате к нравственным ценностям, в осознании того, что он часть целого и может иметь будущее, лишь не отказывая в будущем остальным, что владение оружием, особенно оружием массового поражения, делает его противником не противника, но всего человечества и самого себя.

Советский Союз первым из ядерных держав выразил готовность уравняться в статусе с подавляющим большинством мирового сообщества. Непреходящая заслуга М. С. Горбачева в том, что мечте он придал крылья, красивую идею ядерного разоружения перевел в конкретные практические предложения, адресовался с ними сперва к себе, потом к другим.

В Рейкьявике руководители СССР и США, если судить по внешним приметам, упустили счастье безъядерности на формулировке, касавшейся СОИ, а не ядерных систем как таковых. Увы, это обманчивое впечатление. Не совместились военно-политические и философские представления. Для успеха требовалось партнерство в безопасности, а Соединенные Штаты и Советский Союз пребывали в состоянии войны. Одни по старинке числили ее холодной войной, другие – Каспар Уайнбергер, министр обороны США, к примеру, – созрели для «войны в мирное время», в которой оружие «врага» поражается не примитивным прямым попаданием, а технологическими изощрениями.

На знаменитой пресс-конференции в Рейкьявике М. С. Горбачев сказал то, что нужно: Советский Союз не будет впредь обслуживать американскую стратегию, задавшуюся целью довооружать нас до смерти. Обмениваясь с нами мнениями еще в исландской столице и по возвращении в Москву, Горбачев горячо отстаивал принцип равенства в безопасности, не сводя его вместе с тем к арифметике. На каждый чужой зуб своих не напасешься. Но есть пределы.

Понятно-понятно. Не устоять нам на осуждении СОИ и отрицании осуществимости проекта на данном уровне знаний. Но если втянемся – конец.

Генеральный напряженно ищет пути к продолжению диалога с Р. Рейганом. «Нулевой» американский представляется ему неприемлемым, поскольку создает для Советского Союза, по терминологии Вашингтона, окна уязвимости. Ведь он исключал военно-морские и авиационные средства передового базирования США, а также брал за скобки ядерные силы Великобритании и Франции.

Пройдет чуть времени, и Горбачев известит нас, что решил поставить на кон наши «Пионеры» на «определенных условиях». Потом условия одно за другим сброшены, а под конец генеральный отдал даже то, о чем его не просили, – советские РСД на Дальнем Востоке и оперативные ракеты повышенной дальности в Европе. Американцы подивились, что бы это могло означать? Но потом посчитали – раз дают, ничего не требуя взамен, надо брать.

Я не смог прояснить, что вызвало смену румба в позиции Горбачева. Военные ссылались на приказ сверху. А. Н. Яковлев заметил:

– Генеральному виднее, нужны ли нам «дорогие игрушки» типа СС-20.

– Но заводы клепали их три года уже при Горбачеве, – говорю я.

– Ничего не поделаешь, инерция, – парирует Яковлев, напомнивший мне в этот момент Луку из горьковской пьесы «На дне».

Потом взялись всерьез за стратегические наступательные. Уже не связывая с денуклеаризацией Земли или (с паршивой овцы хоть шерсти клок) прекращением ядерных испытаний. Наконец, венские переговоры по обычным вооружениям, выводившие советские войска в ГДР примерно на отметки, которые я себе представлял в 1970-м или в 1976–1977 гг. Лед тронулся, радуйся.

Договоренности ставят Советский Союз перед необходимостью менять не просто доктрину и оперативные планы, но сами несущие материальные конструкции своей оборонной системы. США и НАТО в целом обходятся поправками по эшелонированию. Есть вопрос?

Другой вопрос – как быть со все дальше расходящимися асимметриями в военно-морских вооружениях и ВВС? Мы уходим из «третьего мира»? Тогда понятно. Соединенные Штаты могут считать, что на главном своем направлении они близки к победе.

Третий вопрос – если в обычных вооружениях Советский Союз односторонне разоружается, то в чем великая мудрость оформления пока безответной нашей доброй воли международными договорами с контролем, который нам же и предстояло оплачивать?

В межведомственной комиссии – ей было поручено координировать параллельно протекавшие переговоры по разоруженческой проблематике, а также увязывать подходы Минобороны и МИДа – постоянно разгораются бои местного, регионального и глобального масштаба. Меня, видевшего всякое на международных форумах, подчас удивляет острота полемики, которую ведут чаще других Э. А. Шеварднадзе и начальник Генерального штаба М. А. Моисеев. Один заявляет:

– Ведите переговоры с США сами, если будет принята позиция Министерства обороны.

Другой снимает с себя ответственность за безопасность страны, если предпочтение отдадут «капитулянтской» линии МИДа.

Как развивались события, когда не удавалось притереть подходы дипломатического и военного ведомств? Комиссия составляла доклад на имя Горбачева, в котором называла развязку или предлагала «верховному главнокомандующему» стать арбитром. В большинстве случаев Горбачев брал сторону Шеварднадзе без раскрытия мотивов своего решения.

Межведомственная комиссия, ее председателем был Л. Н. Зайков, должна была присматривать, кроме того, за точным исполнением советскими делегатами директив на ведение переговоров. Наиболее серьезные отклонения допускал Шеварднадзе. Неоднократно он принимал требования США, противоречившие имевшимся у министра полномочиям, с оговорками («лично готов согласиться», «требует дополнительного подтверждения» и пр.) или без оговорок, «забывая» отразить этот факт в отчете. Поэтому эксперты комиссии были вынуждены густым гребнем прочесывать протоколы и при возникновении сомнений что-то уточнять с помощью переводчиков и по другим каналам.

Горбачев реагировал на нелояльность министра неодобрительно. Иногда Шеварднадзе предлагалось самому выкручиваться. Но чаще всего потерянному вслед не смотрели. Мудро, если бы речь не шла о государственных интересах особой важности и элементарной порядочности.

Что имел в виду С. Ф. Ахромеев, говоря мне о «сознательном» небрежении генерального секретаря и президента советскими оборонными интересами? В безадресной предсмертной записке, датированной 24 августа, он написал: «Не могу жить, когда гибнет мое Отечество и уничтожается все, что считал смыслом жизни».