Читать книгу "Дети Бога - Мэри Д. Расселл"

— Они такие разные! — воскликнула она, обращаясь ко всем сразу — Это замечательно. Замечательно!

Ободренная теплом и перспективой налаживания отношений с югом, Ха'анала тяжело опустилась на колени и стала тужиться, убежденная, что сейчас именно тот момент, когда следует родить нового ребенка, приведя его к свету и смеху. Но вместо этого ощутила раздирающую боль, заставившую ее крикнуть, а остальных умолкнуть, так что были слышны лишь далекие трели п'ркра и потрескивание огня. Когда Ха'анала вновь смогла дышать, она коротко рассмеялась и с кривой улыбкой заверила всех:

— Больше не буду!

Постепенно веселье и разговоры возобновились, но Ха'анала чуяла тревогу Шетри, и ее это беспокоило.

— Расскажи о вашем путешествии! — с нежностью велела она. Но Шетри был напуган и, отговорившись тем, что должен помогать чужеземцам раздавать мясо, поручил Рукуэи сидеть позади нее, словно рунскому мужу. Пришла Суукмел, за ней Тият — с младшим своим сыном, вцепившимся в ее спину. Довольная, что руки кузена обнимают ее плечи, Ха'анала сидела, прислонившись спиной к его животу, а щекой прижавшись к его щеке, слушала, как Рукуэи поет о походе. Искренне увлекшись повествованием, она словно плыла по течению, поддерживаемая на поверхности рассказом, и рассмеялась, когда Рукуэи с юмором живописал, как на него нагнал страху маленький чужеземец Сандос.

— Маленькие бывают удивительно сильными, — запыхавшись, заметила Ха'анала и, наклонившись вперед, сдавила свой живот, радуясь, что даже сейчас не потеряла способности шутить.

Услышав свое имя, к ним подошел Сандос, сделав жест подчинения — вместо того, чтобы протягивать руку для пожатия. Когда официальные представления закончились, он сел там, откуда тоже мог видеть празднество, — молчаливый, согбенный, со скрещенными на груди руками. Его поза будто пародировала позу Ха'аналы во время схватки, и первыми ее словами, обращенными к нему, были:

— Ты тоже беременный?

Сандос воззрился на нее и хохотнул, явно развеселившись.

— Если я беременный, то мы определенно положим начало новой религии, — ответил он, и хотя Ха'анала поняла не все слова, его улыбка ей понравилась. У него были глаза Софии: маленькие и коричневые, но теплые, а не словно из камня.

— Моя госпожа, на каком языке с тобой лучше говорить? — спросил Сандос.

— Руанджа для нежности. Английский для науки…

— И шуток, — заметил он.

— К'сан для политики и поэзии, — продолжила Ха'анала и прервалась, пережидая, пока достигнет пика, а затем схлынет новая волна. — Иврит для молитвы.

Некоторое время они впятером наблюдали за руна, приглядывавшими за кострами и жарившими на них корнеплоды, — теперь, когда джана'ата наконец смогли наесться досыта.

— Мы мечтали об этом, — сказала Суукмел, улыбнувшись Тият, и потянулась, чтобы сжать лодыжку сперва Рукуэи, а потом Ха'аналы.

— Мечтали о чем? — спросил Сандос. — О сытной еде? Некоторое время Суукмел разглядывала его и решила, что он иронизирует.

— Да, — легко согласилась она, затем широко махнула рукой. — Но и об этом тоже: все мы — вместе.

— Глазам кое-кого приятно это видеть, — сказала Тият. Она посмотрела на своего спящего сына, потом на людей, окружавших Ха'аналу. — Три вида лучше, чем один!

— Сандос, расскажи о каждом из твоих товарищей, — произнесла Ха'анала на языке политики.

Указав сперва на человека с голым черепом, он ответил на языке нежности:

— У Джона руки умные, точно у руна, и щедрое сердце. Всмотритесь в его лицо, и вы узнаете, как выглядит землянин, когда он чем-нибудь наслаждается. Кое-кто думает: самое большое удовольствие для Джона — помогать другим. У него талант к дружбе. — Сделав паузу, Сандос переключился на к'сан: — Он не умеет лгать.

— А тот, кто рядом с ним? — спросила Ха'анала, бросив взгляд на Суукмел, тоже слушавшую очень внимательно.

Ответ был на иврите:

— Его зовут Шон. Он видит очень отчетливо, без сантиментов…

Сандос помолчал, озирая остальных, и понял, что иврит понимает только Ха'анала. Он продолжил на к'сане:

— Иногда необходимо слышать жестокую правду. Шон свиреп, словно джана'ата, и безжалостен. Но то, что он говорит, важно.

Затем указал жестом на Джозебу и упростил его имя:

— Хозеи тоже видит отчетливо, но он более утонченный. Когда Хозеи говорит, я слушаю внимательно.

— А черноволосый? — спросила теперь Суукмел, потому что новые схватки лишили Ха'аналу голоса.

Сандос вдохнул полную грудь воздуха и медленно его выпустил.

— Дэнни, — произнес он, а остальные ждали, какой он выберет язык. — Он будет вам полезен, — сказал Сандос на к'сане. — Из опыта своего народа Дэнни хорошо знает то, с чем столкнулись джана'ата, и очень хочет вам помочь. Но он — человек идеалов и иной раз ведет себя согласно им, а не морали.

— Что делает его опасным, — заметила Суукмел.

— Да, — согласился Сандос.

— А тот, кто поет? — спросила Ха'анала. — Тоже похож на джана'ата. Он поэт?

Улыбнувшись, Сандос продолжил на руандже:

— Нет, Нико не поэт, но он ценит работу поэтов, а его голос делает ее красивее. — Взглянув на Тият, он произнес, тщательно выбирая слова: — Нико больше похож на деревенского рунао, которым может легко управлять любой, обладающий могуществом.

Он помолчал, а трое джана'ата тем временем обменялись взглядами.

— Нико тоже может быть опасен, но сейчас я ему доверяю. И в любом случае, с вами он не останется, — сказал Сандос. — Он — член торговой группы, которая пробудет на Ракхате не дольше, чем потребуют дела. Но остальные хотели бы тут остаться, дабы помогать вам и учиться у вас, — если вы разрешите.

— А ты, Сандос? — спросил Рукуэи. — Ты останешься или улетишь?

Сандос не ответил, потому что Ха'анала, закрыв глаза, склонилась над своим животом и издала сдавленный крик, на который тотчас прибежал Шетри. Когда она снова смогла дышать, то прошептала:

— Все будет хорошо. Я не боюсь.

Когда свет померк, отступила и боль. Внимание Ха'аналы — мерцало, точно огонь, который грел ее и освещал ночь, но она продолжала прислушиваться к тихому разговору поблизости, удивляясь голосу Сандоса, столь непохожему на голос Исаака, — не громкий и запинающийся, но мягкий и музыкальный; высота его тона поднималась и падала, модуляции варьировались, перетекая из одной в другую. Ха'анала забыла, что земляне могут вот так говорить, и ощутила печаль при мысли о годах, прошедших с тех пор, когда она в последний раз слышала голос Софии.

Захлестнутая скорбью, Ха'анала горевала о прошлом, а также о будущем, которого никогда не узнает, ибо она уже поняла, что умрет, — не с зыбким теоретическим осознанием того, что она смертна, но с ощущаемой телом уверенностью, что смерть придет за ней очень скоро. К своему удивлению, Ха'анала спала, ненадолго пробуждаясь при каждой мускульной волне и сознавая, что всякий раз, возвращаясь к жизни, она черпает из убывающего источника. Один раз Ха'анала очнулась от сна и в темноте произнесла: