Читать книгу "Город, где умирают тени - Саймон Грин"

Ответ Миррен получил почти сразу же, и сердце едва не выпрыгнуло у него из груди. Воздух внезапно наполнился запахом серы, и в кабинете появилась новая фигура. Гость был наг, строен и изящно сложен, нечеловечески красив и потел капельками крови, сбегавшими по бесцветной коже тела и пятнавшими ковер кабинета. Комнату наполнили мухи, роем закружившиеся над головой незнакомца, как мотыльки вокруг ночного светильника. Выхватив из воздуха одну из мух, он съел ее и затем обратил свое лицо к Миррену. Улыбка его была такой же, как у одержимых.

— Дорогой мой доктор, с какой затаенной радостью я ждал приближения этого момента! Нам столько всего надо обсудить. — Дьявол томно потянулся, как кот у огня камина. — Смерти крестоносцев и горожан вдохнули в меня столько силы, доктор! А совершенные одержимыми убийства будут эту силу в ближайшее время подпитывать. — Вокруг его тела взметнулись языки пламени, и Миррен отпрянул от их жара. Сатана же невозмутимо продолжил: — Обновленную силу я пустил на то, чтобы руководить Бесом в своих личных целях. Я вдохнул в Беса жизнь еще задолго до его появления, и теперь он работает исключительно по моей воле. Одержимые горожане будут убивать, и убивать до тех пор, пока никого, кроме них, в живых не останется, а потом они перебьют друг друга. И сила, которую высвободит эта резня, позволит мне взять власть над самим городом, галереями Инея и Мощей и, наконец, Дверью в Вечность. — Танцующие языки ослепительного пламени почти совсем скрыли от Миррена фигуру сатаны, но голос его был по-прежнему внятен и решителен. Мухи роились над ним с гораздо большей скоростью, и вонь паленого мяса становилась невыносимой в замкнутом пространстве кабинета. Миррен стал отползать от горящего силуэта, пока не наткнулся спиной на стену. Бежать было некуда. До него смутно дошло, что он обмочился. Он даже не замечал, что тихонько умоляюще поскуливает.

Дьявол незло хихикнул.

— А обладая властью над Дверью в Вечность, я обрету власть над Жизнью и Смертью. И тогда начну менять мир так, что никто не догадается, что мир когда-то существовал таким, какой он существует сейчас. Потянется неизмеримая временем бесконечная череда страданий, порчи, разложения и распада, и я буду править всем. Богом буду я! Зачем править тьмой, если так сладко можно поживиться белым светом? А ты, доктор, мне в этом поспособствуешь. Это ты выдал системы защиты города крестоносцам, но этим не ограничился. Это ты совал нос в области, в которые совать нос тебе было нельзя, и это позволило мне получить первую зацепочку в славном городе Шэдоуз-Фолле. Это ты в ответе за все, что случилось здесь, доктор, и я не мог не прийти сюда, чтобы не отблагодарить тебя. Ты так хотел знать все о смерти и о том, что будет после смерти, — так позволь мне показать это тебе.

Миррен долго и пронзительно кричал, а затем умер. И после этого вопли начались снова.

А на улицах всюду правил Бес, и всюду лилась кровь. Смерть и тьма пали на Шэдоуз-Фолл.

Рия, Эш, Харт и Моррисон, окунувшись в снежную круговерть пластмассового сувенира, спланировали вниз, к бескрайней снежной целине сквозь набирающий силу буран. Посадка не получилась мягкой, но снег был достаточно глубок, чтобы смягчить удар. Поднявшись на ноги и взявшись за руки, чтобы ураганный ветер не раскидал их по сторонам, четверо по колено в снегу тронулись в путь. В белой однообразной пустыне легко было заблудиться, но Харт верно чувствовал направление и, как компасом ведомый этим чувством, повел за собой остальных. Спустя некоторое время, показавшееся спутникам годами, они подошли к мрачной громадине Пантеона и тут же убедились, что и его не обошли перемены. Всегда сиявшая множеством ярко освещенных окон, сейчас громадина стояла погруженная в темноту.

Толкнув дверь, Харт дождался, пока все зайдут, вошел сам и захлопнул дверь. Долгое время они стояли, пытаясь отдышаться. Было темно, хоть глаз выколи, и очень тихо. Харт обратился к силе внутри себя, и лужица желтого света расплылась вокруг них. Харт нахмурился. Такие вот штучки с каждым разом становилось все проще делать, и они уже казались вполне естественными. Он чувствовал, что способен на куда более удивительные вещи, но избегал искушения. Более чем всегда, Харт желал чувствовать себя обыкновенным человеком. И чтобы ему верили.

Они потоптались, стряхивая снег с обуви, потерли руки, чтобы разогнать кровь, и Харт повел своих спутников по широким скрещивающимся и пересекающимся коридорам галереи Мощей. Он интуитивно выбирал верный путь, словно это был его дом родной. Всюду, где шли четверо, царили тишина и покой, и ничто не двигалось во тьме, кроме их самих. Картинные рамы на стенах были пусты и черны, будто не сумели уберечь того, что прежде жило на холстах. Это, как понимал Харт, порождало интересный вопрос: куда подевались люди и существа, томившиеся «под арестом» в картинах и на портретах? В надежном ли они сейчас месте или свободно разгуливают по галерее, прячась от сотворенного им круга света в темных углах?

Интересный, конечно, вопрос, однако не настолько, чтобы Харт решил поделиться сомнениями со спутниками. Все и так озабочены до предела, и лишний раз волновать их не стоило. Харт продолжал идти, лишь чуть более внимательно глядя по сторонам, абсолютно уверенный в том, что успеет подать сигнал тревоги, если заметит что-то или кого-то прячущихся поблизости. Уверен он был и во многом другом, и все эти ощущения были Харту настолько незнакомы, что он не вполне доверял им.

Так и шли четверо в полном молчании, и напряжение среди них было настолько густым, что, казалось, его можно было резать ножом. Галерея выглядела совсем не так, как прежде, и все понимали это. И то, что в этом был явный намек на состояние Дедушки-Времени, вызывало тревогу.

Дедушка-Время бессмертен и невероятно могуществен, он мастерски управлял временем, пространством и всем, что находилось в их пределах. Мысль о чем-то или о ком-то достаточно сильном, чтобы повлиять на Время, была ужасна. Люди шли, а темнота будто бы подступала ближе, прессуясь и смыкаясь вокруг них. Чуть не каждую минуту попадались металлические автоматы Времени. Тускло поблескивая деталями часовых механизмов, они стояли, будто застыв в тот момент, когда двигавшая их сила иссякла в одночасье, без предупреждения.

Четверо шли к святая святых Времени, нервы были напряжены настолько, что каждый был готов сорваться на бег при малейшем подозрительном шорохе. Однако вокруг была лишь черная темень. И безмолвие, съедавшее мягкие звуки их шагов по полированному дереву пола за мгновение до того, как они успевали обратиться в эхо. Четверо шли будто по дну моря, где до света и освобождения было неизмеримо далеко.

Внезапно Харт остановился, замерли и остальные. Впереди невдалеке послышался звук, тихий и приглушенный. Далеко не сразу Харт догадался, что это был за звук: кто-то плакал. Он пошел вперед, повернул за угол, которого мгновение назад не было, и обнаружил сидевшую на полу перед дверью кабинета Времени Мэд.

Она плакала — тихо, не таясь, роняя слезы, как плачет тот, кто знает наверное, что мечта ушла и осталось лишь неотвратимое. Слезы заставляли Мэд содрогаться при каждом вздохе и проложили широкие дорожки через серый макияж на ее лице. Она была похожа на школьницу, надевшую наряд старшей сестры.