Читать книгу "Русский лабиринт - Дмитрий Дарин"

Но кто-то должен мылить петли,

Оставив лирику другим…

Нам всем вариться в этом пекле,

Но только так мы победим

2008

Эстрада как культпродукт

Смею утверждать – культура в нашей стране перешла в стадию постмодернизма. В то время, когда вся промышленность отстала где-то в индустрильной эпохе с сырьевым оттенком, культура вообще и эстрада в частности находится под действием современных общемировых законов постиндустриального общества. Как правильно заметил Д. Иванов в «Виртуализации общества»: «Стандартизация, унификация художественных практик посредством институциональных норм стимулирует превращение искусства из таинства общения с музами в художественное предприятие», т. е. в шоу-бизнес. Социальным институтом, т. е. универсальной системой ролей стала схема «продюсер – исполнитель – публика». Главное условие существования системы – формат. Главный показатель устойчивости системы – рейтинг. Все, что выпадает за пределы вышеуказанной триады, обречено на маргинальность и недолгую жизнь. Искусство, как эстетическое переживание, не имеет к этому предприятию практически никакого отношения.

Показательны в этом смысле награды «Рекордъ» звукозаписывающих компаний, которыми награждаются самые «продаваемые» артисты.

За 2006 г. премиями отмечены: в номинации «Отечественный альбом года» – «Вендетта» – Земфира; в номинации «Зарубежный альбом года» – «Крейзи фрог»; в номинации «Отечественный рингтон года» – «Братья Грим», «Ресницы» – «Дебютный альбом года» – Катя Чехова – «Я робот».

Вот что любит больше всего наш «расейский» народ и за что он «голосует» своим кошельком. Вдумываться в тексты песен этих исполнителей нет никакого смысла, его там по большей части просто нет. Мне как поэту, более всего интересно (и возможно) рассмотреть именно эту составляющую (чтобы не употреблять слово «стихи») современных эстрадных песен. Но сразу хочу предупредить – проблема лежит в совершенно другой плоскости. Тексты песен убоги не потому, что кто-то (или все сразу) не умеет хорошо писать (можно, в конце концов, заказать стихи у голодных студентов Литинститута, как советовал в передаче «Супердиск» поэт Юрий Ряшенцев), а потому, что не это нужно. Нужно понравиться народу, а для этого стихи не нужны. Настоящие стихи – это духовное лекарство, чаще горькое, от равнодушия, подлости, гнили, холопства и много еще чего. Народ же желает развлекаться, потому что считает себя абсолютно здоровым. Напоминать или даже намекать о чем-то обратном – вредно для бизнеса. Люди, которые могли бы написать неплохие строчки для исполнителя, сознательно не делают этого, хотя считаются поэтами-песенниками. Наш великий национальный композитор Георгий Васильевич Свиридов возмущался, когда в какой-то литературной заметке тоже великий национальный поэт А.В. Кольцов был назван «…воронежским песенником» (то есть вроде Лебедева-Кумача, Ошанина или Шаферана), а не «поэтом». Почему такое унижение? Но названные авторы были все-таки признанными профессионалами, разве можно себе представить, чтоб из-под их пера вышли шедевры типа: «Муси-пуси», «Джага-джага», «Зайки», и так до бесконечности. Теперешние рифмы: ты беременна – это временно, я иду по лужам – мне никто не нужен, Наташки – ромашки, восемнадцать мне уже – ты целуй меня везде, и т. п. Настоящая песня – это стихи, заключающие в себе музыку изначально плюс мелодия. Свиридов абсолютно правильно заметил, что каждый великий поэт несет в себе песенное начало. Убери музыку из большинства современных эстрадных песен – останется какая-то окалина, которую не то что поэзией – текстом-то назвать язык не поворачивается. Но формат, т. е. следование сложившимся уже вкусам публики диктует: попроще, позабойней (или послезливей) (некоторые серьезные исполнители отвечали мне на вопрос – а почему ты вот эту нашу песню не исполняешь? – в том смысле, что народ не хочет грузиться). Поэтому из группы или исполнителя делаются не «звезды», а куются их образ «звезд», т. е. перед нами в итоге – не самостоятельный исполнитель, а его симулякр, образ, знак, который обменивается на деньги от концертов или продажи дисков (последнее – в значительно меньшей степени из-за развитого пиратства).

По моему убеждению, уже вся Россия живет только симуляциями – как в искусстве, так и в политике. Информация в постмодернистском обществе носит уже характер побуждающей коммуникации. Производителей полит– или культурпродукта не удовлетворяет донесение до потребителя (электората) простой информации о позитивных свойствах своего продукта, эта информация уже мотивирует потребителя на постоянно воспроизводимое потребление данного продукта. В результате – аффективная коннотация (быть фаном этого исполнителя модно и круто), а денотата (смысловых стихов) нет за ненадобностью – о них никто и не вспоминает, и не вслушивается. В самом деле, кто будет всматриваться в содержимое «Баунти» – это надо есть целиком.

Перефразируя Г. Лебона, можно, к сожалению, предположить, что русский народ не представляет больше собой расы как общности людей, связанных общими идеалами, именно вследствие утраты последних. Но народ, как известно, не может быть плохим. Правда, это не помешало недавно ушедшему яркому поэту Николаю Дмитриеву написать:

Есть ублюдки, а есть народ,

Ублюдков бывает больше.

Как хочется наооборот,

Но не сбывается, о Боже.

Так что же случилось с народом? Откуда такая падкость на бездуховное? Разве массовая поп-культура всегда обязана быть товаром в пошлой упаковке? Куда делось здоровое чувство самоцензуры? Почему такое падение профессиональных стандартов до уровня «караоке-искусства»? Почему публика терпит, когда про нее говорят «пипл схавает»? Почему же хавает, наконец?

Ответ, как мне кажется, заключается в следующем. То, что не удалось сделать с народом всем внешним врагам России в бесконечных войнах, т. е. подчинить, удалось сделать путем разложения, т. е. заменой наших национальных исконных ценностей на чуждые, привнесенные другими нациями на нашу почву. Незаметно произошла великая подмена ценностей – какая-то пусть ложная, но Цель (построить коммунизм, например) была заменена на Безразличие. Духовная пустота тут же заменяется потреблением, и, соответственно, единственной достойной целью становится достижение успеха не в духовном, профессиональном, а в потребительском смысле. Поэтому главной позитивной характеристикой у современных молодых (да и не только) людей становится степень богатства (влияния) объекта, причем источник проихождения этого богатства(честно/нечестно) никого не волнует. («Если б нашелся мужик богатей – я бы ему нарожала детей» – высокоискусное подтверждение мысли из какой-то шансонной песни.) Налицо главный признак постмодернистской эпохи – овеществление человеческих отношений, когда отношения строятся не между личностями, а между ассоциируемым с личностями набором объектов (машина, загородный дом, личный футбольный клуб); причем объектами становятся и неотъемлемые свойства человека – талант, ум и т. п. Нельзя не согласиться в этой связи с Э. Фроммом, утверждавшим, что располагать красотой, искусностью, умом, располагать собой – это совсем не то же самое, что быть красивым, искусным, умным, быть собой (Э. Фромм. «Иметь или быть»). Именно от овеществления человеческих отношений всегда удерживали русская вера и русская культура. Архиепископ Иларион (Троицкий): «Идеал православия есть не прогресс, но преображение… Новый Завет не знает прогресса в европейском смысле слова, в смысле движения вперед в одной и той же плоскости. Новый Завет говорит о преображении естества и о движении вследствие этого преображения не вперед, а вверх, к небу, к Богу». Этого не предусматривают ценности Свободы и Прогресса в западном понимании (еще Есенин заметил: «Владычество доллара съело в них все стремления к каким-либо сложным вопросам» («Железный Миргород»), но мы от них с развитием капиталистических производственных отношений никуда не денемся. Это можно только компенсировать – лучшим, что осталось от русской культуры.