Читать книгу "Дело Томмазо Кампанелла - Глеб Соколов"

– Позвольте поинтересоваться, что же вам здесь так нравится? – упредил Паспорт-Тюремный вопрос, который был готов сорваться с языка Томмазо Кампанелла.

– В этом районе есть какое-то настроение. Он, безусловно, не безлик. Я, например, без всякого колебания предпочту его району стандартных многоэтажек, совершенно лишенному своего лица, – продолжала развивать свою мысль женщина-шут. – Я предпочту этот район какому-нибудь другому, безликому и современному, даже если вы, Томмазо Кампанелла, говорите, что настроение, витающее в нем повсюду, вызвано подонством, растворенным в камнях улиц и планировке зданий. Да, возможно, что строившие и жившие в нем люди и передали невольно этому району основной лейтмотив, царствовавший в их душах. А что в этом удивительного? Постройки здесь в основном старые, а старые времена были ох какие тяжелые: крепостное бесправие, царская деспотия, сталинщина, непрерывные войны, жестокость, тюрьмы, кандальники, топающие в Сибирь. Тем, кто строил и существовал в этих улицах, приходилось извиваться ужом, предавая, подличая и обманывая, дабы просто-напросто выжить. Быть в числе подонков было для них суровой необходимостью, без которой долго на этой земле не удержишься. Конечно же, следы этого остались в камнях зданий и улиц. Подонство… А что в нем такого плохого?! Ведь и собиратель Московской земли Иван Калита был первейший подонок и жалобщик. Может, именно эти качества и помогли ему собрать московских земель побольше… Получается, что подонство даже играло вполне определенную прогрессивную роль. Честностью да благородством особенно земель не соберешь, татар не перехитришь, – интриги, интриги плести надо было! И в подонстве, безусловно, есть немало своей особенной поэзии. Именно ее, этой поэзии, и исполнено все кругом. Нет, определенно, мне наше Лефортово необычайно нравится, прежде всего такой вот поэзией нравится. Я даже скажу такую вещь: нам в наших хо-риновских делах надо побольше быть подонками, иначе мы ничего не добьемся, иначе никогда наша хориновская революция в настроениях не победит. Само Лефортово нас учит: не будешь подонком, не то что победить – выжить не удастся! А кстати, Томмазо Кампанелла, что это за человек теперь с вами? Это тот же самый, с которым вы недавно появлялись в «Хорине»? Физиономия у него, знаете ли, очень подловатая.

– Послушайте, Мандрова, мне сейчас некогда продолжать с вами беседу. Если хотите, мы можем с вами побеседовать, но позже… – уклонился от ответа Томмазо Кампанелла, увидев вдалеке милицейский патруль, который явно направлялся в их с Паспортом-Тюремным сторону. – Нам уже пора…

С этими словами Томмазо Кампанелла засунул рацию в карман и, схватив Паспорт-Тюремный за рукав, потащил его за собой в сторону остановки, возле которой только что как раз раскрыл двери полупустой трамвай.

Вскочив в трамвай и проехав несколько остановок, друзья вышли на той, что называлась «Солдатская улица». Видимо раньше, еще до революции, в стародавние царские времен; здесь было много солдат. Они здесь жили, тянули ненавистную лямку рекрутчины. Вообще, в Лефортово до сих пор оставалось множество зданий, принадлежавших военному ведомству: военный госпиталь, военные училища, воинские казармы.

Гак как трамвай остановился едва ли не напротив церкви Петра и Павла, то в голову Томмазо Кампанелла пришла не ожиданная идея:

– Паспорт ты мой Тюремный, ты, кажется, божился, что никакого родства с нечистой силой не имеешь?

– Да, точно! – согласился Паспорт-Тюремный. – Ко всякой там чертовщине я никакого отношения не имею.

– Тогда зайдем-ка в церковь! – тут же предложил Томмазо Кампанелла. – Докажи, что никакого отношения к нечистой силе не имеешь. А то вот женщина-шут говорит, что физиономия у тебя подлая. Может, ты все-таки черт: черт-то он, понятное дело, просто обязан быть подлым.

Томмазо Кампанелла на мгновение задумался. А потом неожиданно продолжил:

– Мы зайдем в церковь, и там ты поцелуешь икону. Согласен?

– Согласен! – тут же без всякого страха подтвердил Паспорт-Тюремный.

– Чтоб без всяких там… Какую я покажу! – для пущей серьезности добавил Томмазо Кампанелла. – А то не хватало мне еще с чертом связаться!

– Договорились! – вновь согласился Паспорт-Тюремный и приятели отворили церковную дверь.

Увидав гроб, Томмазо Кампанелла сразу прошел мимо него в глубь церкви – ему не хотелось смотреть на покойника, а потом остановился и задумался, какую выбрать икону для целования Паспортом-Тюремным.

Паспорт-Тюремный, наоборот, сразу подошел к гробу заглянул старухе Юнниковой в лицо.

– О, старая знакомая! – сказал он, сразу заулыбавшись. Бывал я у тебя дома… Что ж, встреча с покойницей – это очень хорошая примета. Чую, здорово мы сегодня с Томмазо Кампанелла повеселимся! – и Паспорт-Тюремный заулыбался еще шире, по-прежнему пристально глядя старухе Юнниковой в лицо.

Томмазо Кампанелла не слышал тех слов, что говорил над гробом его новый приятель. Выдающийся хориновский революционер настроений никак не мог сделать свой выбор, потому что ему хотелось найти какую-нибудь наиболее чудодейственную икону, но по какому признаку таковую определить, он не знал, а потому стал переходить от одного святого образа к другому, так ни на чем и не останавливаясь, пока наконец не очутился в самой глубине церковных пределов.

Неожиданно до его ушей отчетливо донесся разговор, проходивший за приоткрытой дверкой, что вела из этих самых дальних от входа пределов храма в какую-то комнатку.

Томмазо Кампанелла замер и принялся внимательно слушать.

Мужской голос говорил:

– Спать… Клонит в сон. Какое блаженство – этот сон. Сны… Мне ничего не снится. Нет, я наврал. Почему я соврал, что не снится?! Каждую ночь мне снится Север. Там такие гостеприимные люди! Особенно в Сыктывкаре. Меня там как-то ударили в ресторане ножом. Вот сюда, в спину, чуть выше лопатки… А незнакомые люди подобрали и выходили.

– Идите сюда. Ешьте… – произнес другой мужской голос, вкрадчивый и словно бы пытающийся успокоить обладателя первого голоса. – Вам, наверное, есть должно хотеться, если вы так долго мотались. Вы сами не москвич?.. Ешьте, ешьте… Вон какой вы крепкий, костистый, кулаки-то квадратные. Вам есть должно сильно хотеться.

– Как это вы!.. Вы не знаете меня, а такое гостеприимство! – удивлялся первый мужской голос. – Вы, наверное, сами с Севера. Такое гостеприимство – северное… Незнакомому человеку – пирожки.

Неожиданно настроение его поменялось:

– Нет… Вы – поп… Попик! Вы проявляете гостеприимство по просьбе Лассаля. Попик!.. Я сейчас говорю…

– Я все понимаю, я понимаю все, – измученно и примирительно проговорил обладатель вкрадчивого голоса. – Не надо, не говорите больше ничего. Хотите, я даже прямо сейчас налью вам выпить?

– Выпить?! Вы мне предлагаете выпить?! Вы, попик, предлагаете мне выпить?! Ха! Это, честно, даже странно… Не буду я выпивать, – отказался первый голос. Предложение выпить задело его, и он пустился в рассуждения на эту тему: