Читать книгу "Путешествие по Сибири и Ледовитому морю - Фердинанд Врангель"

До рассвета восточный ветер был едва чувствителен, но потом увеличился и с сильной метелью продолжался целый день. Поутру термометр показывал 16°, а вечером 13° холода.

От ночлега нашего берег круто поворачивал к SO. В этом направлении проехали мы 23 версты, и заметили на востоке скалу, далеко вдавшуюся в море. Она соединялась с берегом длинным низменным перешейком и в расстоянии 14-ти верст казалась отдельным островом. На перешейке находилось несколько чукотских хижин.

Не было сомнения, что мы достигли места, которое капитан Кук в 1777 году назвал Северным мысом[194]. Два холма, соединенные с запада на восток перешейком, море на юге и все другие местные признаки согласовались вполне с рассказом Кука, а определенное впоследствии положение места совершенно удостоверило нас, что мы достигли Северного мыса[195]. Он, впрочем, весьма сходен в образовании с Шелагским мысом, и состоит собственно из шиферной скалы, вышиною в 105 футов, пологим скатом примыкающей к другой точно такой же скале; вся эта масса соединяется с берегом низменным перешейком. Море по ту сторону мыса, виденное с корабля Куком, почел он, как известно, заливом или устьем большой реки.

Увидев чукотское селение, мы удержали быстрый бег наших собак и в расстоянии полутора верст от берега остановились, боясь внезапным приближением нашим испугать жителей. Но, несмотря на нашу предосторожность, неожиданное появление наше возродило в чукчах недоверчивость. Они бегали из хижины в хижину и суетились по берегу и наконец столпились вместе и, казалось, о чем-то рассуждали. Двое из них отделились от толпы и приблизились к нам медленными шагами, не показывая, однако, ни малейшего страха. Я послал моего толмача уведомить их о цели нашей поездки и уверить в нашем дружелюбном расположении. Посланники с обеих сторон встретились торжественно, поклонились и молча сели на лед. Толмач, не говоря ни слова, набил чукчам гамзы и не прежде, как выкурив по трубке, начал длинную речь, объясняя причины нашего приезда. Кончив ее, кажется, произвел он хорошее впечатление в своих слушателях, потому что они встали и вместе с ним приблизились к нам.

Один из них назывался Этель; выдавая себя за старшину поколения, он передал мне в подарок двух недавно убитых тюленей, и объявил, что совершенно уверен в дружелюбии нашем, а с своей стороны готов по силам помогать нам. В разговоре узнали мы, что он родня камакаю, с которым познакомились мы на Шелагском мысе, и такое объяснение водворило между нами приязненные отношения. Я одарил Этеля табаком и другими мелочами, которые, казалось, ему очень понравилась. При прощании он настоятельно просил меня посетить его жилище, что и исполнил я на следующий день. Меня приняли под наметом, где Этель был окружен всеми своими сокровищами. Стены жилища его были обставлены копьями, луками, стрелами и другими потребностями охоты и рыбной ловли, а также кожаными латами и красиво отделанными санками. Кучами лежали тут же песцовые шкуры, китовые усы, широкие моржовые ремни и т. п. Среди разговора между прочим старшина сказал мне: «Выбирай, что тебе угодно из моих вещей, а мне взамен дай ружье и пороху. Я ходил бы с ним на охоту, потому что стреляю гораздо метче многих нагорных чукчей, у которых однажды видел ружье».

Беспрестанно возобновлял он свою просьбу, и наконец я обещал исполнить его желание с условием, что он даст мне 13 тюленей на корм собакам, перевезет на своих санях дрова, лежавшие в 20-ти верстах от селения, и, кроме того, проводит нас до острова Колючина, где, как мы узнали, живет у него сестра. Вероятно он ожидал гораздо большего требования, потому что с радостью и без затруднения тотчас согласился, удивляясь моему великодушию. Немедленно приказал он приготовить тюленей и перевезти дрова. Отъезд наш был назначен на другой день. Имея в своей власти главу племени, я решился для облегчения собак три четверти нашего груза оставить до возвращения в хижине Этеля. Когда собирался я обратно в лагерь сделать необходимые для отъезда распоряжения, Этель подошел ко мне и попросил позволения взять с собой батас[196], назначенный им в подарок его сестре. Хотя я понимал, что не братская любовь, а желание иметь при себе обычное чукчам оружие, было главной причиной просьбы, но, опасаясь возбудить недоверчивость Этеля, позволил ему, и мы расстались друзьями.

На другой день рано поутру пришел к нам Этель в полном дорожном платье; за спиной у него висела котомка с табаком и другими европейскими сокровищами, которые хотел он променять на Колючине. Шапка его была унизана бисером, сережками и другими украшениями, а на самом верху ее помещалась голова ворона; по уверению Этеля, она долженствовала доставить нам счастливый путь и повсюду ласковый прием. Мы отправились, сопровождаемые всеми жителями селения, видимо беспокоившимися о судьбе своего начальника. Они прощались с нами, беспрестанно повторяя, чтобы Этель как можно скорее возвратился.

После одиннадцати часов езды приблизились мы поздно вечером к двум уединенным чукотским хижинам, где, по совету нашего нового спутника, положено было переночевать. Лай приближающихся собак разбудил и перепугал спящих жителей. В страхе схватили они шаманский бубен и подняли оглушительный шум. Знакомец их Этель, с своей вороньей головой на шапке, успокоил их и уговорил принять нас. Все население этих двух хижин состояло из четырех мужчин и пяти женщин. Они казались весьма бедны и с трудом решились дать нам одного тюленя.

Место это, называемое Такокагын, отстоит от мыса Ир-Кайпии на 90 верст. На всем пространстве берег низмен. В сорока верстах от мыса изливается в море хотя не широкая, но весьма быстрая и рыбная река Екехта. Кроме того, в губу впадают здесь ручьи Емуаем, Тенкургуйн и Кентель. Наносного леса попадалось нам мало, а кустарника вовсе не было видно. Вообще здесь наносный лес встречается редко, оттого что его собирают чукчи, приходящие сюда на тюленью и моржовую охоту, и оттого что впадающие здесь реки текут по безлесным странам. Хотя лед, почти беспрерывно покрывающий эту часть моря, препятствует наносному лесу приближаться к берегам, но попадающиеся здесь еловые и сосновые бревна заставляют предполагать, что они американского происхождения, ибо все реки на восток от Индигирки текут по странам, где эти древесные породы не произрастают.

Лена сплавляет иногда с верховьев своих сосны и ели, но немного, так что между устьями Лены и Индигирки в больших грудах лиственничного и осинового леса изредка только находятся сосновые и еловые деревья. Что лес наносится сюда с американских берегов, тому служит доказательством свидетельство чукчей, находивших обрубленные сосновые стволы (вероятно, каменными топорами).

На следующий день, 14-го апреля, продолжали мы путь по пустынному песчаному берегу и в 12-ти верстах от ночлега переехали через устье реки Омгуема, которое здесь до 2 ½ верст ширины. Этель рассказал нам, что некогда во множестве приходили сюда олени, и чукчи с Колючина острова за ними охотились, но с некоторого времени приход их прекратился. Низменность простирается еще на 14 верст к востоку, но отсюда берег поднимается и образует хотя невысокий, но крутой уступ. Земля, постепенно возвышаясь, примыкает к подошве горной цепи; она тянется параллельно с берегом в расстоянии 20–35 верст. Место, где оканчивается низменность, лежит, по сделанному наблюдению, под 68°9'51'' широты и 182°6' счислимой долготы.