Читать книгу "Холодные дни - Джим Батчер"

– Не в эту ночь. Даю свое слово. Так вы разрешаете отбыть?

Вместо того, чтобы отвечать Эрлкингу своим голоском Микки-Мауса, я показал ему два больших пальца.

Лорд гоблинов откинул голову и издал очередной вопль, а его скакун начал набирать высоту. Остальные участники Охоты последовали за ним.

– Э, Гарри… – сказала Кэррин.

– Да?

– Это мотоцикл.

Пару секунд я не врубался, а потом заморгал.

Мы катили по поверхности озера Мичиган, битком набитого черт-знает-какими монстрами – а мы только что покинули Дикую Охоту.

– Вот же срань, – сказал я. – Правь к острову. Давай, давай, давай!

Мёрфи круто положила машину направо и дала полный газ. Я обернулся, посмотрев через плечо на Эрлкинга, который кругами поднимался в небо над озером, восходя спиралью – все выше и выше, с Охотниками, летящими следом. Мы проскочили пару надувных лодок настолько быстро, что сидевшие на них не успели даже выстрелить, как мы уже исчезли.

Потом мотоцикл замедлил ход.

– Что ты делаешь? – заорал я.

– Мы не можем вылететь на берег на такой скорости, – крикнула в ответ Кэррин. – Мы в лепешку разобьемся о те деревья!

– А мне что-то не хочется плавать!

– Не будь таким трусишкой, – отрезала Кэррин. Она наклонила байк, чтобы сделать очередной поворот, так, что теперь мы шли параллельно берегу, и сбросила обороты до нуля.

Я почувствовал, что «Харлей» замедляется, а через секунду понял, что он начинает тонуть.

И тогда Эрлкинг снова издал воинственный клич и нырнул, его лошадь погнала по прямой вниз, высекая огонь Охоты своими подковами. Остальные гончие и всадники строем последовали за ним; звуки их рогов и криков эхом отдавались в ночи.

И тогда, может, за секунду до того, как они ударились о воду – Охота изменилась.

Теперь уже Эрлкинг сидел верхом не на скакуне, а на мать-ее-так касатке, ките-убийце, ее отчетливая черно-белая окраска хорошо просматривалась в ночи. Вслед за ним скакуны прочих Охотников тоже претерпели превращение: всадники визжали от восторга. Изменили свой вид и гончие. Их собачьи тела превратились в длинные мощные формы больших акул.

И затем вся эта орава грохнулась в воду, подняв гейзер брызг, а «Харлей», как и положено, упал в воды озера…

…На песок прямо под поверхностью. Байк резко замедлил ход, бросив меня на Кэррин, едва не швырнув ее через руль, но держалась она крепко, и вывела байк на берег острова. Она вела мотоцикл до тех пор, пока он не остановился, в пяти футах от одного из больших старых деревьев.

– Понял? – сказала Кэррин.

– Ты была права, – признал я.

Она, обернувшись, посмотрела на меня и подмигнула:

– Вот в этом ты чертовски прав!

Я расхохотался икающим смехом: казалось, в любую секунду настроение сменится в маниакальное или депрессивное, давление и ужас этого абсолютно идиотского, вывихнутого дня наконец дошли до меня – но нет, настроение не изменилось. Поблизости не наблюдалось вражеских судов, и никто не швырял гранаты на острове с тех пор, как началась атака Дикой Охоты. Иные могли находиться в воде, но, похоже, Охота привлекла к себе все их внимание. На какие-то минуты мы были одни, и Кэррин тоже начала смеяться. Мы хохотали, не останавливаясь, несколько секунд. Каждый из нас пытался что-то сказать, вспоминая какое-то событие прошедшего дня, но тут же задыхался в полуистерическом хохоте.

– Гранаты, – сказал я. – Как будто свидание должно иметь…

– …а это выражение лица Молли…

– …знаю, что он пес, но готов поклясться, что…

– Отлупцевать Санта-Клауса! – Мёрфи наконец удалось вздохнуть, но нас снова захлестнул шквал хохота, да такого, что почти не оставалось дыхания, пока наконец мы не успокоились, сидя в темноте – я рядом с ее миниатюрной фигуркой, прислонившейся спиной к моей груди.

И тогда она повернула голову – медленно – и посмотрела на меня. Ее глаза были невероятно голубыми. И губы – очень, очень близкими.

И я кое-что заметил.

Вторая баржа – та, буксир которой Мёрфи подожгла своей гранатой, двигалась.

Я встал и слез с мотоцикла, глядя на это округлившимися глазами.

– О, срань, – сказал я.

Со своего места я видел, что Акулья Морда спокойно стоит на поверхности озера у кормы баржи, и его рваный плащ обвивается, как змеиное семейство, вокруг него. Его руки были вытянуты в стороны в явном жесте какой-то команды. Вода позади баржи кипела Иными: большая их часть наполовину скрывалась в воде, и мне понадобилась лишь секунда, чтобы понять, что происходит.

Они играли роль судового двигателя, напирая своей суммарной массой и неземной силой на корму баржи. Горящий буксир так и оставался массивным столбом дыма и огня перед баржей, но сама баржа безусловно двигалась – и была уже близка к берегу.

Зловещий зеленый и алый свет вспыхивал в глубинах озера, беззвучно и непредсказуемо. Акулья Морда был умен. Когда Охота погрузилась в воду, он, должно быть, направил большую часть Иных на схватку с Охотниками, а сам с оставшейся группой вернулся на поверхность, чтобы разрушить к чертовой матери мой потенциально любовный момент.

– О, звезды и камни, – выдохнул я. – Если они доволокут эту посудину к берегу…

– «Харлей» нас туда не довезет, – сказала Кэррин. – По такой местности, через кустарник…

– Пешком ты за мной не поспеешь, – сказал я.

Мёрфи скрипнула зубами, но кивнула.

– Давай, – сказала она. – Побегу так быстро, как сумею.

И тогда я подумал, что если буду ждать, пока все угомонится, и настанет более подходящий и безопасный момент, для того, чтобы сделать решительный шаг, то я никогда никуда в своей жизни так и не дойду.

И я обхватил ладонью ее затылок, наклонился и поцеловал ее в губы. Крепко. Она не напряглась. Она не удивилась. Она прижалась ко мне, а ее губы были на вкус словно земляника.

Я отсчитал два удара сердца, три, четыре. Потом мы оба одновременно отодвинулись друг от друга. Ее глаза были слегка округлившимися, а щеки покраснели.

– Я никуда не денусь, – сказал я ей.

И потом повернулся и побежал изо всех сил к полосе берега, на которую Акулья Морда нацеливал последнюю баржу.

Глава 45

Для меня бег по острову не являлся физическим усилием. Это было в основном усилие ментальное. Мое знание острова было глубинным, до мозга костей, тотальное, абсолютное знание, словно отдельное и цельное тело в моем сознании – типа того, что средневековые ученые называли «intellectus». Оно приходило ко мне на уровне рефлексов и инстинкта. Когда я бежал, то знал, где находится каждая ветка, где лежит каждый камень, могущий оказаться под ногой. Мое передвижение было естественным как дыхание, и каждый шаг казался быстрее предыдущего, как бег по поверхности подвижных клеток в детских пиццериях.