Читать книгу "Проза отчаяния и надежды (сборник) - Джордж Оруэлл"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И — вот проблема — как в мире безумия, бешеной ирреальности, вывернутой логики, горящих глаз и перекошенных ртов остаться человеком нормального рассудка, личностью, дерзнувшей наперекор толпе, племени, народу утверждать, что белое — это не чёрное, что дважды два — это всё-таки четыре, а не пять и не три? Как остаться просто человеком?
Именно об этом, о человеке в мире всеобщего помешательства и насилия, ведут речь лучшие антиутопии — странная, задиристая, философская литература, получившая особенное распространение с начала XX века. Об этом и классические, эталонные произведения ее: романы Евгения Замятина «Мы», Олдоса Хаксли «О дивный новый мир!», Джорджа Оруэлла «1984». Про каждый из них, по остроумному замечанию двух английских исследователей Оруэлла, можно сказать, что «перед нами будущее, представленное в настоящем как худший вариант прошлого».
Прошлое, настоящее, будущее — привычный вектор художественного произведения. В антиутопии, хотя это и не правило, время и впрямь, случается, движется вспять: от будущего — к прошлому.
Впрочем, отношения литературы и времени всегда были противоречивы, запутанны и хитры. Литература обычно предсказывает (это заметил ещё Аристотель), а время порой опровергает её прогнозы, литература сопротивляется, а время — доказывает. А бывало и так: что отрицалось в книге о грядущем — неожиданно сбывалось в реальной жизни, а что принималось как само собой разумеющееся, напротив, отбрасывалось и забывалось поумневшим человечеством.
«Двадцатый век будет счастливым… — писал свыше ста двадцати лет назад Виктор Гюго. — Не придется опасаться, как теперь, завоеваний, захватов, вторжений, соперничества вооруженных наций… Не будет больше голода, угнетения, проституции от нужды, нищеты от безработицы, ни эшафота, ни кинжала, ни сражений, ни случайного разбоя в чаще происшествий… Настанет всеобщее счастье. Человечество выполнит свое назначение, как земной шар выполняет свое».
«Свобода! Равенство! Счастье!» — скандирует веками романтическая часть человечества. А трезвые антиутописты, возвращая мечтателей на грешную землю, твердят: счастье, навязанное силой даже лучшими людьми, — это не счастье, а зло; равенство в обозримом будущем, полное равенство — невозможно, поскольку у людей от рождения разные способности, потребности, темпераменты; а свобода без ограничений неизбежно обернётся террором одних «свободных» людей над другими… Твердят зачастую без надежды быть услышанными, твердят, уповая, кстати, лишь на время, которое «покажет».
Всё вроде бы так, всё сказанное писателями едва ли не очевидно, но вера возбуждённой толпы, нации, сообщества — сильнее. Вера в скоропалительное равенство, в тысячеликую (для каждого — свою) свободу и особенно в счастье, которое тоже, разумеется, понимается каждым по-своему, — такая вера оказывается гораздо сильнее любых реалистических прогнозов. И это — будем отдавать себе отчёт! — давно поняли «вожди» всех мастей, те, кому выгодно использовать эту веру в своих интересах, пряча за красивыми, явно неосуществимыми словесами и эгоистические цели, и непомерные личные аппетиты. Не потому ли, когда антиутопии стали примерять романтические иллюзии человечества к реальной, мрачной пока и жестокой действительности, к несовершенной пока природе человека и общества, к предрассудкам и привычкам простых людей, сами эти произведения были торопливо объявлены реакционными, буржуазными явлениями в искусстве? Не потому ли столь долго не печатали их у нас или извращенно перетолковывали на Западе, что они, встав на защиту человека, обнажали и утонченнейший обман масс, и корысть иных пастырей человечества? Ведь «гасители» звёзд (на небе ли, в душе ли людской!) — это всегда властители.
…Об этом книги мужественного одиночки, максималиста Джорджа Оруэлла, которые наконец приходят к нам. Английский писатель середины XX века, он, как Анатоль Франс и Карел Чапек, как Лао Ше и Франц Кафка, как Уильям Голдинг и Курт Воннегут, наблюдая помешательство мира, канонизацию лжи, извращение прекрасных идей, присвоение кем-то права командовать от имени народа, ощущая, как всё решительнее наступал на лицо человека кованый сапог тоталитаризма, — не молчал, поднимал перчатку вызова, даже если оставался один на один с целым миром.
Нет — говорил он своими книгами — буржуазному обществу, нет — лицемерию либералов, фашистским режимам, нет — казарменному коммунизму и сталинщине, какими бы замечательными лозунгами они ни прикрывались. Потому что человеку, видящему звёзды над головой, должно быть реально хорошо, а не на словах и в обещаниях, он должен сейчас, а не завтра реализовать свои возможности и права. И такой человек, самый обычный, самый средний, и был, думается, его глубокой, тайной надеждой в мире отчаяния.
Только бы докричаться до него, достучаться до его сердца, разбудить его сознание!
«Серьезные, сознающие свою ответственность интеллигенты часто, а может быть и всегда, идут против господствующего в их время течения».
Наткнувшись на эти слова об Оруэлле, я, помню, подумал: как же они созвучны нашим сегодняшним спорам о прошлом, об интеллигентах, смело встававших в двадцатых — сороковых годах против репрессий, лагерей, политических убийств, против сталинщины.
Слова эти взяты мною из книги друга Оруэлла, книги, которую автор предельно прозрачно назвал «Беглец из лагеря победителей».
Странное название, не правда ли? Из лагерей победителей в XX веке предпочитали не убегать. Во времена конформизма, приспособленчества, интеллектуального лакейства если и случались перебежчики, то, напротив, в лагерь победителей: поближе к силе, к власти, к пусть и порочному, но — коллективу…
Не таким оказался Дж. Оруэлл. Он не только открыто переходил в лагерь побежденных, про кого еще древние говорили: «Горе им» (что уже прекрасно рекомендует его как писателя!), но и не стеснялся публично покидать его, когда побежденные вдруг становились победителями, усваивая отвратительные черты свергнутых. Справедливость, по мнению писателя, плохо уживалась с самодовольством любых победителей. В таком случае он не только предпочитал «бегство» к одураченным, осужденным и загнанным, но, в отличие от десятков, сотен романистов, делал это не фигурально, не умозрительно, а открыто, реально, вживе.
«Однажды он пришел ко мне домой, — вспоминал Р. Рис, — и попросил разрешения переодеться. Оставив свою приличную одежду у меня в спальне, он появился одетый чуть ли не в лохмотья. Ему хотелось, как пояснил он, узнать, как выглядит тюрьма изнутри; и он надеялся, что сумеет добиться этого, если будет задержан».
«…Моя ненависть к угнетению зашла крайне далеко, — признавался в одной из книг уже сам Оруэлл. — Жизненная неудача представлялась мне тогда единственной добродетелью. Малейший намек на погоню за успехом, даже за таким „успехом“ в
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Проза отчаяния и надежды (сборник) - Джордж Оруэлл», после закрытия браузера.
