Читать книгу "Мать Сумерек - Анастасия Машевская"

Так что в их обиталище южанам выкроили немного места. «Зеленого китобоя с дружком», как жена местного старосты Аргерль, смеясь, нарекла рамана и Таира, расселили в доме. В общих комнатах, оно понятно, но все-таки.

Охотники и моряки собрались в просторном зале усадьбы и расселись за небольшими круглыми столами в окружении четырех каминов и нескольких жаровень, расположенных и по периметру, и частично в центре помещения. Когда-то тут, в этой части танаара, были свои, ненамного отличные от прочих северных традиций, обычаи приветствия гостей и правления. Например, круги столов, призывающие к равенству перед лицом грозных сил Зимы и Стужи, все-таки обозначали ясное разделение между местным правителем, многоопытными капитанами, морскими волками-китобоями, охраной, которая всегда по обязанности состояла из лучших охотников, и новичков в этом непростом деле. Самый молодняк рассаживали за дальними столами, со статусом повыше — ближе к капитанам и героям зверобойни.

Сегодня Гед, староста и управленец поселением, господин древо-каменной усадьбы, сидя за главным столом с восточной стороны зала, чуть подвинулся вместе с женой. В дни, когда гостили таны, почетное место всегда оставалось за ними. Пока еще Бансабира и Маатхас не переоделись в сухое с охоты, но скоро они выйдут.

Явятся на роскошный запах горячего прогревающего супа из китовьих плавников, на запах жаркого из забитого вчера тюленя. На аромат горячего вина, приправленного специями, на привоз которых танша никогда не скупилась. А теперь и тан помогал, как мог.

Сказителям, которые пели охотничий молебн тоже отвели высокие места — по левую сторону от стола старосты. Здесь непринято было звать их жрецами, но Бансабира, глядя на них, все чаще вспоминала друида Таланара из своей далекой юности, понимая, что эти сказители смыслят в Богах не меньше, чем он — и больше, чем все остальные.

Девушки из усадьбы разносили блюда с едой, кубки с напитком. Повсюду вдоль стен зажигали лампы и факелы на китовьем жиру. Они коптели, отчего стены залы давно почернели, и уже, кажется, лет двести никто не пытался их выскоблить. Но они грели вместе с жаровнями, погружая комнату в потрескивающий удушливо-уютный полумрак, который здесь был дорог, как нигде, едва вспомнишь, что за дверью ночью опять заметет вьюга.

Таны спустились еще до того, как вся еда появилась на столах. Однако их не ждали: раньше, в дни первой совместной охоты, было дико начать ужин, не дожидаясь хозяев двух танааров, которые, как теперь знали все, однажды станут единым. Но Бану почти сразу заявила, что для тех, кто выжил в борьбе с морем, не самая лучшая благодарность — ждать возле еды, изнывая от голода, только потому, что она «не умеет переодеваться быстрее».

Со временем статная Аргерль предложила очевидное решение этой проблемы, и все нашли его уместным. Вскоре такие встречи после охоты окончательно приобрели домашний характер.

Моряки скидывали плащи, стягивали сапоги, закатывали штанины, рассаживаясь за столы боком, чтобы можно было вытянуть затекшие ноги ступнями к жаровням, и как следует отогреться. Единственное, на чем непременно настаивали хозяева усадьбы, чтобы сапоги китобои стаскивали в боковой комнатенке от главной трапезной залы и мыли ноги в горячей воде. А то были случаи, смеялась как-то Аргерль, когда люди «от этих раздвательств в обморок падали».

Кхассав, которого с Таиром пригласили за столы среди малоопытных китобоев, разинул рот, увидев, как Сагромах заявился в зал только в штанах, а Бану — в полотняной тунике до щиколоток с боковыми разрезами выше, чем до колена, чтобы удобно было и ходить, и сидеть. Её чуть потемневшие от влаги и сумрака волосы явно были недавно вымыты, но уже потихоньку подсыхали и висели растрепано. А глаза… Не обладая по-настоящему выразительной красотой, Бансабира отличалась невиданной магией обаяния и аурой доверительного почтения. Даже Кхассав, государь, как ни старался, не смог это отрицать.

Девушки, наконец, закончили с разносом еды и горячего вина и расселись рядом с мужчинами. Комнату заполнили многочисленные запахи, чадящие ароматы, потрескивание факелов, мягкий гул голосов. Харо, один из капитанов с примыкающих к владениям Бану северных островов, сегодня особенно отличился, и теперь пожинал свою долю похвал. Одна из девушек усадьбы, Анаис, разливала прогретое вино, сидя за столом, и поглядывала на Харо с интересом. Она ему тоже приглянулась, и теперь Харо казалось, что в этом году вылазка за китами вместе с танами принесла ему особенную удачу. Анаис была крепкой, рослой, с белоснежными, как склоны Астахира, зубами и светлыми, как молодая пшеница, волосами, струящимися почти до ягодиц. Она прямо разворачивала плечи, держалась уверенно, а её руки явно знавали и котел, и меч. Ладная, хозяйственная, воинственная — чего еще желать от женщины, которую хочешь видеть в своем доме? Харо знал наверняка, что вступит с Анаис в связь еще до следующего выхода на кита. И знал, что в этот раз покинет усадьбу Геда женатым человеком.

Время от времени Кхассав стал замечать, как весело болтает Сагромах с какой-то рыжей незнакомкой, и Бану это отчего-то совсем не смущает. Вместе с тем, рядом с Бансабирой теперь тоже отирались какие-то морячьи физиономии, а один парень из её собственной охраны пару раз, краснея, что-то шептал танше на ухо.

Кхассав отвел глаза.

Бьё Водяной Бык, полного имени которого никто не знал или не помнил, прибывший с островов, входящих в подданство Маатхаса, вместе с двумя братьями, тремя зятьями и сестрой, что-то увлеченно рассказывал мужчинам и женщинам за столом. Это был бывалый китобой с плечами, на которые вместо воротника можно было кинуть взрослого северного оленя. Сейчас, разгорячившись от вина, тепла, хороших шуток и приятной компании, Бьё скинул рубаху, обнажая гранитные мускулы.

Арл был похож на Бьё чертами и густой щетиной, но превосходил старшего брата в росте, уступал в плечах, а темные отросшие волосы носил хвостом.

Благородная Дагди, дочь старого морского волка с островов, который не мог в силу возраста участвовать в охотах, его кровь и наследница, выпив третий кубок вина, завалилась на Арла плечом. Тот заботливо приобнял.

В охоте Дагди была несравненным гарпунёром: била без пушек, с одного броска обычно попадая киту в глаз, в подреберье, в легкое. Но сейчас эта складно скроенная молодая женщина чуть старше двадцати весело хихикала над чем-то, что рассказывал Бьё. Арл смотрел на Дагди с нежностью и в какой-то момент будто случайно чуть отклонился, смеясь над шуткой брата. Дагди свалилась головой ему на колени. Замерла, напрягаясь. Но Арл осторожно, почти робко провел по тяжелым распущенным волосам цвета густого меда. Потом еще раз, задев большим пальцем складку на лбу. И Дагди заметно расслабилась.

Присматриваясь к ней, Кхассав понял, что именно с этой женщиной Бансабира обнималась на берегу.

Приличия за ужином в главной зале не переходили никогда, но скрываться от собственных привязанностей было глупо. Битвы с природой примиряют людей, объясняя, как дорого всякое мгновение радости, и научая, что, если человек хочет быть счастливым, достаточно им быть.

Кхассав смотрел на это все едва ли не с благоговением и первобытным трепетом. Он привык к излишней, пресыщенной роскоши мирассийских борделей, на один из которых сделал похожим столичный дворец. Он привык к охране из самых разномастных бойцов со всей южной полосы Этана. Он привык распоряжаться людьми и деньгами, на которых не скупились ни его мать, ни когда-то дед. Он привык отдавать приказы о казни и о помиловании. Он привык обнаруживать какие-то бесконечные междоусобицы промеж своих жен — земной и водными, между матерью и остальной родней, между приближенными, рвущими его одеяло на куски — каждый на себя. Он привык слышать за версту ложь, читать за изысканной вежливостью и угрозы, и лесть.