Читать книгу "Каменная ночь - Кэтрин Мерридейл"

С архитектурной точки зрения предлагаемые проекты не отличались особенной изобретательностью. Большинство следовало привычным канонам псевдоклассицизма с его колоннами, фронтонами, поднятыми атриумами: пантеон, как было сказано, должен выглядеть как Театр Советской армии, только куда большего размера. В доброй половине рекомендаций относительно облика сооружения упоминалась модель земного шара, которая, как настаивают авторы, непременно должна быть включена в окончательный проект. Обычно это аргументировали тем, что коммунизм символизирует собой будущее народов всей Земли. “Хочу, чтобы вы построили глобус, большую модель Земли, – писал, обращаясь к Маленкову, крестьянин из Ленинградской области, – и хочу, чтобы на нем были изображения Иосифа Виссарионовича и вас, Георгий Максимилианович, чтобы глобус демонстрировал великий проект строительства коммунизма и будущего рая на Земле”[849]. А возможно, не стоило ограничиваться будущим одной планеты. “Второй раздел моего пантеона посвящен космосу, – писал некий москвич. – В нем будет демонстрироваться жизнь и развитие нашей Вселенной, Солнечной системы и Земли в соответствии с принципами марксистско-ленинской диалектики”[850].

Иными словами, пантеону предстояло стать собором, и, как и любой другой собор, возводиться он должен был на костях. Кроме того, он призван был стать мемориалом той вечной жизни, которая была уготована избранным представителями ЦК КПСС. Автор одного из писем заявляет: “Весь мир должен увидеть, что Сталин жив и будет жить до полной победы коммунизма”. В другом письме вновь возникает отсылка к космизму, так как автор предлагает реанимировать мозг и другие жизненно важные органы покойного вождя. Однако популярной науке так и не удалось победить религию, и фанатичные приверженцы диалектического материализма по-прежнему вдохновлялись верованиями куда более древними, чем православие. Например, несколько проектов будущего пантеона предполагали использование земли – ключевого элемента русской погребальной культуры. Некоторые настаивали, что посетители должны приносить в это место горсть родной земли, другие – что в строительстве нужно использовать цветной песок и камень из каждой из союзных республик, “потому что И. В. Сталин похоронен не только в Москве, но и в каждом уголке нашей страны”. Охваченный ностальгическими чувствами этнограф из Украины даже предложил возвести на Красной площади курган, традиционное погребальное сооружение, и поколение за поколением в него должна добавляться земля, взятая из каждой республики СССР.

Пантеон так и не был построен. Подобно Дворцу Советов, который предполагалось возвести в том же месте, он так и остался высокопарной мечтой. Письма людей – вот и все, что сохранилось от этой их фантазии. Они прекрасно иллюстрируют смятение и путаницу последних лет сталинизма, сомнения и неуверенность относительно природы смерти и загробной жизни, а также религии, науки и атеизма, которые оставили по себе несколько десятилетий противоречивой пропаганды и непоследовательных догматов. Нельзя забывать также об увлечении наукой, о вере в идеологию марксизма, о решимости построить пролетарское государство, о планах мировой революции, то есть обо всем том, что вдохновляло целые поколения советской молодежи в великую эпоху социалистического строительства. И еще один слой: страх, суеверия, магия, отчаянные попытки цепляться за героев и выдающиеся личности, наследие старого мира царей и святых, тень отсутствующего Бога. Заявки проектов пантеона можно рассматривать как памятный альбом нереализованных планов и надежд, фрагменты духовного дискурса того поколения, чей мир давно исчез.

Когда приходил черед умирать представителям уже этого поколения, погребальные церемонии, которые устраивали люди, обычно были тоскливо функциональными. По некоторым подсчетам, более 60 процентов населения в эти годы хотели бы отправления религиозного обряда на своих собственных похоронах хотя бы в какой-то форме, но священников на всех не хватало. Их было так мало, что чаще всего на похоронах молитвы читали просто верующие. Если под рукой не оказывалось текста, люди читали то, что могли вспомнить. В деревнях молились в основном женщины, и женщины бросались на могильный холмик заходясь в жутком вневременном плаче с повторяемыми по кругу причитаниями[851].

Городские похороны были, по крайней мере, более упорядоченными. Но те, кто посещал их, вспоминают унылые, однообразные, выхолощенные церемонии. Жизнь вечная для широких народных масс отменялась, так что единственным, на чем могли сосредоточиться скорбящие, была их работа. Если повезет, на похоронах мог присутствовать оркестр, исполнявший коммунистические гимны, или кто-то из родственников, у кого хватало самообладания, мог встать и прочитать стихотворение. Чрезвычайной популярностью все еще пользовалось стихотворение Константина Симонова “Жди меня”. Были те, кому коммунистический ритуал отлично подходил, потому что он соответствовал их убеждениям. Некоторые пожилые люди до сих пор просят, чтобы на их похоронах все было устроено именно так. Дедушка моей подруги попросил ее в 1998 году: “Похорони меня с оркестром, мне твои молитвы не нужны”. Однако те, кто не верил в коммунистические догмы, находили центральный элемент церемонии скучным: он состоял из публичного перечисления заслуг усопшего – его работы, фронтового опыта и партийной деятельности[852]. Каждый коллега дополнял перечисление одним-двумя предложениями (подобные мероприятия были утомительно однообразными и изобиловали повторами), а затем присутствующие, неуклюже шаркая, проходили мимо гроба для последнего прощания.

Только земля по-прежнему сохраняла свои магические свойства. Некоторые хранили землю дома в специальном стаканчике, чтобы после смерти родственники могли рассыпать эту землю на их могиле. Некоторые привозили ее из своих родных деревень, другие, сняв шапку, в слезах зачерпывали ее с кургана братской могилы где-то возле Курска, в Поволжье или в опустошенной нацистами Белоруссии. Прах и глинозем соединял семьи безо всяких молитв. В глазах некоторых верующих этот ритуал обладал такой наглядной силой, что появились заочные “похороны по переписке”: священник мог благословить чашку земли и выслать ее обратно отправителю по почте. К концу 1960-х годов больше половины всех погребальных церемоний в сельской местности (в некоторых районах этот показатель мог доходить до 80 процентов) совершались с использованием освященной земли[853].