Читать книгу "Мотивационное консультирование: как помочь людям измениться - Роллник Стивен"

Это подсказало нам идею следующего исследования (Miller, Gribskov, & Mortell, 1981). Насколько лучшего результата достигают люди, если их лечит консультант, по сравнению с самостоятельной работой по пособию самопомощи? Ответ опять был неожиданным: абсолютно не лучше. Проблемные алкоголики, которые пришли на одну консультацию и вернулись домой с материалами по самопомощи, существенно уменьшили употребление алкоголя: в среднем настолько же, как и те, которые получили по 10 амбулаторных сессий с консультантом. Я так сомневался в отношении данного вывода, что мы с изменениями повторили исследование еще три раза в Нью-Мексико, получая все тот же результат (Harris & Miller, 1990; Miller & Taylor, 1980; Miller et al., 1980). Действительно ли терапия не отличается от самопомощи?

Опять же, ключ к разгадке пришел из неожиданного источника. Во время моего обучения в Орегонском университете я познакомился как с поведенческой терапией, так и с клиентоцентрированным стилем консультирования Карла Роджерса (Rogers, 1959, 1980 b). Они, как мне показалось, естественным образом подходили друг к другу, поэтому при обучении терапевтов в Нью-Мексико я учил их и точной эмпатии: искусному стилю слушания, разработанному Карлом Роджерсом, и поведенческим техникам. Способом, которым мы поддерживали верность процедуре лечения в данных исследованиях, было наблюдение за сессиями терапевтов посредством зеркал одностороннего видения, и мы документировали не только следование поведенческой терапии, но также и качество точной эмпатии, используя шкалу, разработанную исследовательской группой Роджерса (Truax & Carkhuff, 1967). Особенно важным сотрудником в то время была энергичная студентка по имени Шерил Тейлор, которая помогала координировать эти исследования. Когда наши последующие дополнительные данные были собраны, мы проверили показатели успеха девяти терапевтов, чьи клиенты были приписаны к ним способом случайной выборки (Miller et al., 1980). Хотя все девять консультантов проводили одинаковую по структуре, соответствующую описанию в пособии поведенческую терапию, процент клиентов с успешными результатами широко варьировался. Фактор того, к какому из терапевтов был приписан клиент, обладал самым сильным влиянием на результат. Тогда мы расположили терапевтов в зависимости от степени, с которой они активно слушали своих клиентов, и вот что мы увидели:

Таблица 27.1.

Процент положительных результатов по терапевту

Из клиентов, которые работали с терапевтом, в отношении которого мы все согласились, что он показал наивысший уровень навыка эмпатии (№ 1), все имели хороший успех в управлении своим употреблением спиртного. Напротив, только 25 % из тех, кто работал с консультантом с наименьшим уровнем эмпатии, получили хороший результат. Корреляция не была идеальной, но была довольно сильной (r = 0,82). Мы были в состоянии предсказать две трети вариаций в результатах клиентов за 6 месяцев (количество стандартных доз алкоголя, которые они потребляют в неделю) на основе того, насколько хорошо их слушал консультант! Этот эффект был значительно больше, чем любые другие различия в лечении, которые мы наблюдали. Даже за 1 год (r = 0,71), за 2 года наблюдения (r = 0,51) мы могли бы еще предсказать, сколько клиентов будут пить, исходя из этого навыка терапевта: точной эмпатии (Miller & Baca, 1983). Независимое исследование, опубликованное другой группой через год, отметило такую же сильную взаимосвязь между результатом клиента в управлении употреблением алкоголя и мастерством терапевта в клиентоцентрированном консультировании (Valle, 1981). У тех, кто работал с терапевтами с низким уровнем клиентоцентрированных навыков, частота срывов была до четырех раз больше по сравнению с клиентами, которые работали с умелыми консультантами по такой же программе.

С этими загадочными находками на уме я начал академический отпуск в 1982 году. Они, несомненно, повлияли на мои последующие размышления о МК.

Норвегия

Это началось в парикмахерской в Норвегии. Осенью 1982 года я был в академическом отпуске от Университета Нью-Мексико. Я и моя жена Кэти Джексон жили там, где я работал, в клинике Хьеллестад около Бергена. То, что раньше было конторой цирюльника, было очищено, чтобы создать для меня прекрасный угловой офис с окнами, выходящими на лес. Это были беззаботные 6 месяцев, когда единственным способом связаться со мной был телефон или «улиточная почта». (Шутливое название обычной почты в противоположность электронной. – Прим. ред.) Мои должностные обязанности включали в себя проведение лекций по когнитивно-бихевиоральным методам лечения зависимости, но директор клиники, доктор Джон Лаберг спросил, желал бы я также регулярно встречаться со их командой молодых психологов, многие из которых недавно закончили учиться, чтобы обсуждать вопросы исследования и лечения. Я охотно согласился, и эти неофициальные встречи оказались одним из наиболее важных и продуктивных опытов в моей карьере.

С моими свежими данными о важности точной эмпатии (Miller et al., 1980), я начал обучать эту группу навыкам рефлексивного слушания. Это перешло в дискуссию и практическую ролевую игру о том, как эти навыки могут быть применены в лечении проблем с употреблением алкоголя. Норвежские психологи были в ролевой игре клиентами, которых они наблюдали, изображая клинические случаи, которые они нашли особенно сложными, и я сделал все возможное, чтобы ответить им самым полезным способом, каким я только мог в своей собственной практике. Они участвовали активно и вдумчиво, фокусируясь на процессах, происходящих в рамках этих взаимодействий. Они часто останавливали меня, чтобы задать мне аналитические вопросы о процессе.

«О чем вы думаете в этот момент?»

«Вы просто задали вопрос. Почему вы задали именно этот вопрос?»

«Вы отрефлексировали то, что сказал клиент. Почему из всех вещей, на которых вы могли бы сосредоточиться, вы отреагировали именно на это и почему вы скорее рефлексируете, чем отвечаете каким-нибудь другим способом?

Пытаясь понять, почему я делаю то, что я делал клинически, они заставили меня глубоко проанализировать и оформить это в словах. В процессе я начал формулировать некоторые правила принятия решений, которые, казалось, я использовал на практике, хотя я не был осознанно о них осведомлен. Например, в отличие от обычной практики лечения зависимости в то время, я не противостоял и не боролся с «сопротивлением», но отвечал иначе (чаще всего с рефлексивным слушанием) таким образом, который, казалось, уменьшал сопротивление. Я также организовывал разговор таким образом, чтобы подтолкнуть клиента выдвинуть аргументы в пользу изменения, а не выдвигать их самостоятельно.

Для меня трудно отделить то, что я привнес в эти беседы, от вклада в диалог моих норвежских коллег. Конечно, я не поехал в Хьеллестад с какой-либо предварительной концепцией данного подхода. Том Барт, который был важным участником этого процесса, вспоминает свою группу, привнесшую в беседу влияние групп семейной терапии в Пало-Альто, Калифорния, от которой я также получил много полезного во время клинической ординатуры там. Без сомнения, то, что произошло в парикмахерской, было высокоинтерактивным, в конечном счете, это взрастило процесс, который, я не думаю, что кто-то из нас мог бы создать в одиночку. Есть чудесный смысл в том, что МК в буквальном смысле исходило от меня.