Читать книгу "Расплата - Геннадий Семенихин"

— Максимовичу, что ли, отдать на временное храпение. Он на земле, он сбережет, если со мной что случится.

— Что ты, что ты! — взорвался Якушев. — Прекрати эти заупокойные речи. Если ты погибнешь, значит, и я погибну. Самолет-то один. А я жить хочу… Понимаешь, жить.

— Понимаю, — перевел все на шутку грузин. — Тебя твоя Тося околдовала. А как же Леночка, та, что в госпитале под Москвой ухаживала за тобой, мной и Сошниковым?

Якушев опустил голову, снял шлемофон, ладонью расчесал спутанные волосы и задумался:

— Не трожь, Вано, старую рану. Лена всегда со мной, но ведь жизнь-то одна.

— Да, одна, — невесело подтвердил грузин. — И жаль мне тех, кому еще предстоит с ней расстаться в последние дни войны.

И было странным, что через несколько часов после этого разговора Веню на рассвете растолкала Тося, у которой он оставался ночевать:

— Ты проснись, сейчас же проснись.

Якушев неохотно повиновался. Тося сидела в постели, наклонившись над ним. Бретелька сползла с ее левого плеча. Обдавая его горячим дыханием, она сурово спросила:

— Ты скажи, как на исповеди скажи, твоя Лена, она была лучше?

— Да что вы, сговорились, что ли, — пробурчал он. — Днем командир допрос учинил, ночью ты об одном и том же спрашиваешь. Спи.

— Нет, ты ответь, лучше или хуже?

— Она была другая, — проговорил он неохотно. — Совсем другая. Двух человек абсолютно одинаковых на земном шаре не бывает.

После долгой изнурительной паузы Тося глубоко вздохнула:

— Нет, она была лучше… Но только я тоже бы так поступила, окажись на ее месте.

Якушев нежно погладил теплое плечо Тоси, тихо сказал:

— Ладно, не спрашивай больше у меня о ней, еще память не остыла.

В тот день он вдруг вспомнил об этом ночном разговоре в самое неудобное время, когда их эскадрилья заходила на цель. Под плоскостями двенадцати «ильюшиных», парами вытянувшихся над передним краем вражеской обороны в колонну, лежала ощетинившаяся огнем земля фашистской Германии. Пара за парой пикировали штурмовики на вражеские окопы, хлестали пушечным огнем по замаскированным фашистским артиллерийским позициям. От близкого разрыва машину резко встряхнуло, и в наушниках прозвучал свирепый голос Бакрадзе:

— Ты что? Стихи там пишешь, что ли, или завещание от нас обоих? Очередь по зениткам. Очередь, тебе говорю!

Внизу под острым килем штурмовика распустилось облачко дыма от разорвавшегося снаряда, и самолет встряхнуло.

— Задери нос! — прокричал стрелок, но Бакрадзе уже и без его команды понял, что надо делать.

Он успел заставить их «шестерку» устремиться вверх, так что земля и лесная опушка, с которой били зенитные батареи противника, оказалась в поле зрения у Якушева и тот дал по ним очередь. Колонна перестроилась в четверки, и они группой спикировали на батареи. В пролысинах между темными лохматыми соснами вспухли бомбовые разрывы, и вдруг огромный столб огня и дыма встал над их верхушками. Горячая волна чуть-чуть, как показалось Вениамину, взболтнула самолет, и он услышал ликующий голос комэска:

— Веня, гляди, доигрались фрицы, это наши бомбы подняли их склад с боеприпасами. Переходим на бреющий, гляди в оба.

Якушев увидел позади их группы четверку крестатых «фокке-вульфов», но она даже не успела зайти их эскадрилье в хвост. Сверху обрушились на нее истребители прикрытия и мгновенно при первой же атаке зажгли две фашистские машины.

Когда «илы» все до единого пришли на аэродром и уже встали на круг перед посадкой, в наушниках шлемофона Бакрадзе услыхал ликующий голос Климова:

— Молодцы-донцы! — весело кричал командир полка. — Пехота после вашей атаки и этот узел сопротивления разгрызла, как орешек.

Это были дни великого напряжения для летчиков полка, когда экипажам приходилось ежедневно по три, а то и четыре раза штурмовать самые разные цели: то опорные пункты, то маленькие города и поселки, то аэродромы и железнодорожные станции. И уже летчики климовского полка не ходили на цели четверками или парами, как это бывало год назад. Штурмовали теперь большими группами, а иногда и всем полком, построенным в кильватер звеньев, а то и эскадрилий, и часто бывало, что при приближении такой армады все живое в стане противника разбегалось и пряталось в щели. Распухали летные книжки от новых записей о боевых вылетах, почти каждый день приходили телеграммы о награждении то одного, то другого пилота, воздушного стрелка, авиационного техника или механика орденом или медалью.

И, не таясь даже от командира полка, офицеры и сержанты хорошо выпить за это в перерыве между боевыми полетами умели. В тех случаях, когда вручался орден или медаль, опускалась на дно какой-нибудь аэродромной жестяной кружки награда и только из нее полагалось пить виновнику торжества.

Но в эти же дни, когда офицерам и сержантам вручали награду, редко-редко, но приходилось авиаторам копать где-нибудь на окраине аэродрома в осклизлой немецкой земле могилу и опускать в нее в наспех сколоченном гробе своего однополчанина: летчика, сумевшего почти мертвым посадить израненный «ил», или воздушного стрелка, поникшего еще в полете окровавленной головой на турель, навсегда отговорившего по СПУ. Тогда нестройно гремел оркестр, сухо щелкали винтовочные салюты и вырастал на неласковой чужбине за тысячу с лишним верст от его родного города или деревушки скромный холмик, увенчанный пирамидкой с пятиконечной красной звездочкой или деревянным пропеллером, специально изготовленным в ПАРМе на этот случай. И навсегда исключался из строевых списков полка этот юноша, дожить которому до окончания войны хотелось не меньше других, и проливала где-то вдали от фронта слезы его скорбная мать или одряхлевший отец.

Но и в эти жестокие дни всегда торжествовала жизнь над смертью, справедливость над несправедливостью, великодушие и доброта над злом.

Климов разрешал Якушеву, когда это позволяла обстановка, уезжать на попутных машинах в маленький затрапезный немецкий городок, на окраине которого размещалась рота связи, и даже давал для этого иной раз машину. И бывало, что Веня засыпал с тяжелой головой, одурманенной бензиновыми парами и треском воздушной стрельбы, в одной кровати с Тосей и не было человека счастливее его в это время. Среди ночи она иной раз обдавала его жарким шепотом:

— И у тебя еще остались силы на любовь. Боже мой, какая я счастливая.

А утром снова полковое построение и отрывистая, сухая, как выстрел, речь Климова, ставящего боевую задачу перед экипажами. Плотный коротконогий начальник штаба Скрипалев, человек средних лет, с вечно покрасневшими от бессонницы глазами, любивший повторять: «На войне как на войне, кто спит восемь часов в сутки, кто пять, а начальник штаба, по не уточненным данным, всего три», кратко его дополнял, обращаясь к одним только летчикам и воздушным стрелкам:

— Найдите на картах городок Гейденау. Все нашли, товарищи летчики? Южнее этого городка лес. По данным воздушной разведки, здесь танковый полк противника. До цели двенадцать минут полета. Заходить надо с курсом двести шестьдесят три градуса. Если цель прикрыта плотным огнем зениток — одна атака с ходу, и баста. Если противодействие слабое, замкнуть круг и штурмовать, снижаясь до бреющего. Висеть над опорным пунктом противника не менее десяти минут. Количество заходов определяет ведущий.